Э. Нигмати не так давно убедительно показал подтасовки Каутского по вопросу позиции Маркса о диктатуре пролетариата, революции, уничтожении буржуазной государственной машины. Речь идет о его статье «Диктатура подлога»: [1]
Но его (Нигмати) попытка найти антиленинизм в требовании Ленина декабря 1922 года делать различие между национализмом угнетающей и угнетаемой нации не кажется мне сколь-нибудь убедительной. Речь идет о статье «О советской гордости великороссов», опубликованной на сайте ВКПб по адресу [2].
При этом Нигмати оспаривает выражения Ленина «большой» и «маленькой» нациях. Они вызывают усмешку у Нигмати, вспоминающего тут же о китайцах и индийцах, хотя Ленин, очевидно, говорит о большой и малой нациях в контексте размышлений об угнетающей и угнетаемой нации одного государства (в данном случае — царской и Советской России), а не в контексте отношений колонии и метрополии.
Вот что в точности говорит Ленин почти в самом начале второй части своих заметок «К вопросу о национальностях или об «автономизации», прежде всего, подчеркивая, что речь идет «о вопросе о союзе советских социалистических республик», то есть о России и СССР:
«Я уже писал в своих произведениях по национальному вопросу, что никуда не годится абстрактная постановка вопроса о национализме вообще. Необходимо отличать национализм нации угнетающей и национализм нации угнетённой, национализм большой нации и национализм нации маленькой».
Вполне, повторим, очевидно, что речь идет об угнетающей и угнетаемых нациях России, где до революции определенно была угнетающая большая нация — русские и множество угнетаемых малых наций, попавших в Россию, в основном, в результате военного захвата, в том числе, поляки, финны, а также национальности, народы и народности Средней Азии, Кавказа и многие другие.
В чем состояло угнетение в царской России? Очевидно, не только в ограничениях на право учиться на своем языке или занять определенную должность, но и в массовом унижении на бытовом уровне, о чем Ленин пишет более, чем конкретно:
«По отношению ко второму национализму почти всегда в исторической практике мы, националы большой нации, оказываемся виноватыми в бесконечном количестве насилия, и даже больше того— незаметно для себя совершаем бесконечное количество насилий и оскорблений, — стоит только припомнить мои волжские воспоминания о том, как у нас третируют инородцев, как поляка не называют иначе, как «полячишкой», как татарина не высмеивают иначе, как «князь», украинца иначе, как «хохол», грузина и других кавказских инородцев, — как «капказский человек».
Эти бытовые привычки и традиции не могли исчезнуть в одночасье, они, естественно, сохранялись в определенной мере и в советском аппарате после Гражданской войны, и, тем более, на бытовом уровне.
Об этом Ленин говорит предельно жестко, видимо, имея в виду, в том числе, и инцидент с рукоприкладством Орджоникидзе по отношению к руководителям Грузии
«При таких условиях очень естественно, что «свобода выхода из союза», которой мы оправдываем себя, окажется пустою бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ. Нет сомнения, что ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в этом море шовинистической великорусской швали, как муха в молоке».
И это не может не беспокоить Ленина, ибо без того, чтобы люди угнетенной ранее (а ныне – малой) нации не почувствовали себя с гарантией равноправными с людьми большой, титульной нации, не будет крепкого союза наций в пролетарском государстве, не захотят граждане малой нации жить в таком союзе. А таким гарантиями могут быть, как показал опыт СССР, определенные привилегии для угнетаемой ранее нации, прежде всего, по вопросу о национальном языке, о литературе и печати на этом языке, некоторые преимущества в динамике роста промышленности. К этим преимуществам «малой нации» относятся национальные кадры, которых надо воспитать и которым также надо дать на определенный период некоторые преимущества. Надо на территориях этих наций ускоренными темпами осуществлять обучение грамоте, развитие здравоохранения и т.д., но, разумеется, при борьбе с попытками выпячивания, выдвижения идей превосходства этих (ранее угнетенных) наций и т.д. Здесь есть, разумеется, диалектическая грань, но в принципе Ленин глубоко прав:
«Что важно для пролетария? Для пролетария не только важно, но и существенно необходимо обеспечить его максимумом доверия в пролетарской классовой борьбе со стороны инородцев. Что нужно для этого? Для этого нужно не только формальное равенство. Для этого нужно возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством «великодержавной» нации».
И эту вполне очевидную мысль Ленина о различиях национализмов угнетающей и угнетаемой нации в строящемся социалистическом государстве Э. Нигмати не воспринимает, ибо это, якобы, «особое требование к угнетающей нации устроить равноправие с ущербом для себя»….
Нет, не об ущербе для «угнетающей нации» говорит Ленин, а о такой системе межнациональных отношений, при которой не может и мысли у бывшего «инородца» возникнуть о том, что его нацию угнетает другая, «большая нация». А для этого этим самым инородцам и их национальным образованиям даются определенные привилегии, позволяющие им постепенно подниматься до уровня развития «титульной нации» и почувствовать себя хозяевами на своей территории и равноправными гражданами большой страны, всего Союза.
Странно, что Нигмати этого не понимает.
В укор Ленину Нигмати ставит его слова из другой статьи, из статьи 1915 года «Революционный пролетариат и право наций на самоопределение», где Ленин говорит о разделении наций на угнетающие и угнетенные при империализме, но, он, видите ли, не говорит там о больших и малых нациях. Странное, согласитесь, противопоставление одной статьи Ленина — другой. В одном случае (1922 год) Ленин говорил о нациях в рамках конкретного государства России, где угнетающая нация – большая, а в другом (1915 год) — о всей совокупности отношений между нациями при империализме, где в рамках колоний угнетающая нация (или нации) в совокупности может быть численно и больше, и меньше угнетаемых наций. В рамках метрополии также могут быть выделены свои угнетающая и угнетаемые нации. Разве не очевидна разница этих двух случаев – Советская Россия 1922 года и весь мир в 1915 году, где правит империализм? Истина конкретна, и Ленин, как блестящий диалектик, использует одинаковые по сути, но словесно разные термины, исходя при этом из единых принципов максимального демократизма в отношениях наций и пролетарского интернационализма.
Нигмати противопоставляет ленинскую мысль 1922 года об уступках малым (угнетаемым) нациям мыслям Ленина 1915 года о необходимости социал-демократам и рабочим угнетаемых наций настаивать на объединении с социал-демократами и рабочими угнетающей нации в их единой борьбе в рамках крупного государства. Поэтому он цитирует нижеследующий абзац, полагая, видимо, что этот абзац выражает целиком и окончательно все, что содержится в принципах и диалектике пролетарского интернационализма и права наций на самоопределение:
«Поэтому в программе с.-д. центральным местом должно быть именно то разделение наций на угнетающие и угнетенные, которое составляет суть империализма <…> С.-д. угнетающих наций должны требовать свободы отделения наций угнетенных, — ибо в противном случае признание равноправия наций и интернациональной солидарности рабочих было бы на деле лишь пустым словом, лишь лицемерием. А с.-д. угнетенных наций во главу угла должны ставить единство и слияние рабочих угнетенных наций с рабочими угнетающих наций, — ибо в противном случае эти с.-д. окажутся невольно союзниками той или иной национальнойбуржуазии, всегда предающей интересы народа и демократии, всегда готовой, в свою очередь, к аннексиям и к угнетению других наций» /выделено Э. Нигмати/.
А рассуждения Ленина 1922 года о большой и малой нациях Нигмати жестко объявляет ошибкой, противоречащей всему ленинскому наследию по национальному вопросу:
«Таким образом, мы не можем выстраивать теорию национального вопроса, ориентируясь на последнюю статью Ленина, которую он не писал своей рукой, о которой ничего не было известно, пока он был в сознании, и которая полностью противоречит ленинизму».
Оставим временно в покое конспирологический уклон («не своей рукой писал Ленин»), обратимся к сути противопоставления Ленина 1915 года Ленину 1922 года. Нигмати этим противопоставлением де-факто утверждает, что воспринимать эту цитату 1915 года надо как истину на все времена и все ситуации. Поэтому в условиях России 1922 года коммунисты угнетенных ранее наций, то есть грузинские, украинские, среднеазиатские и другие коммунисты не должны настаивать на федеративном устройстве нового социалистического государства. Но ведь Ленин в работе 1915 года «Революционный пролетариат и право наций на самоопределение» пишет не о той ситуации, когда в стране установлена советская власть и когда речь идет о выборе формы многонационального советского государства. В этой статье речь идет о взаимоотношениях угнетающей и угнетаемой наций в условиях буржуазного государства, причем единого государства, где национальные отношения относительно уравновешены и нет такой остроты межнациональных противоречий, когда началась национально-освободительная борьба. Поэтому социал-демократы и угнетающей и угнетаемой нации, естественно, должны объединяться против главного общего врага – буржуазии, ничуть не предпочитая «свою» буржуазию. Но совсем другая ситуация возникает, когда ход событий подвел угнетаемую нацию к реальной борьбе за свое национальное освобождение. Тогда социал-демократы (коммунисты) не только не могут оставаться равнодушными к этой борьбе или противостоять ей, а, наоборот, они должны придать ей максимально радикальный, максимально демократический характер, стремиться возглавить ее, для того, чтобы в случае успеха национально-освободительного движения добиться создания государства, демократические требования трудящихся будет реализованы в максимально-возможной мере. И даже в этом случае социал-демократы (коммунисты) угнетенной ранее нации должны объяснять массам, что их врагами являются не рабочие, крестьяне, трудовая интеллигенция ранее угнетавшей нации, а буржуазия, государственные чиновники, полиция, армейские начальники. Именно так и вели себя и китайские коммунисты в ходе борьбы за национальную независимость, и члены курдской рабочей партии, и коммунисты Кубы, и коммунисты многих других стран в период национально-освободительной борьбы.
Так что, применять формулу Ленина 1915 года о требованиях к социал-демократам угнетенной нации надо с учетом реальной ситуации и диалектики различных фаз борьбы. В декабре 1922 года речь шла о такой форме будущего социалистического государства, которая обеспечит наилучшие условия для его развития, а к этим условиям относится реальное равенство наций и народностей, которое предполагает работу по выравниванию экономических и культурно-социальных условий и т.д. А выравнивание предполагает определенную отсталость и, следовательно, определенные привилегии для народа ранее угнетенной нации. Наилучшей формой для народов прежней России являлась федерация, поэтому коммунисты и «большой» (ранее – угнетающей), и «малых» (ранее – угнетаемых) наций должны были в период образования СССР выступать за федерацию. Грузинские, украинские, белорусские коммунисты это и делали, а вот российские, в том числе Сталин, не всегда.
Так что правильное, диалектическое понимание мыслей Ленина в работе 1915 года «Революционный пролетариат и право наций на самоопределение» приводит нас к выводу, что никаких оснований для противопоставления этих мыслей ленинским работам декабря 1922 года нет. Коммунисты и угнетенной, и угнетающей нации должны как раз настаивать на федеративном устройстве. То есть, если уж Нигмати целиком берет ленинскую мысль 1915 года на вооружение, он должен жестко, а не «сквозь зубы» осудить попытку Сталина навязать «автономизацию» коммунистам национальных окраин.
Но Нигмати возмущается лишь «лидерами национальных компартий» Мдивани, Окуджавой, которые противостояли сталинскому плану автономизации и требовали федерации. О них, ставших жертвами репрессий, он сообщает «Дальнейшая судьба этих господ предопределена «антикоммунизмом» их взглядов в 1922 году».
О судьбе этих коммунистов мы поговорим несколько позже. Здесь же важно подчеркнуть, что, цитируя некоторые положения из работы Ленина 1915 года как, якобы, противоречащей работе 1922 года, Нигмати, оказывается, опускал те места статьи 1915 года, где Ленин прямо говорит о том, что не автономизация, а именно федерация является для социал-демократов (в 1915 году большевики были социал-демократами) образцом межнационального устройства в крупном государстве. Во-первых, Ленин в этой статье подробно поясняет, что Маркс (коммунист) был сторонником отделения Ирландии от Англии, исходя из перспектив революционной борьбы, и одновременно сторонником последующего объединения Ирландии и Англии на федеративной основе. Вот соответствующее место из статьи Ленина, опущенное Нигмати в его ссылках на эту статью:
«Маркс требовал отделения Ирландии от Англии, — «хотя бы после отделения дело и пришло к федерации» — и требовал его не с точки зрения мелкобуржуазной утопии мирного капитализма, не из «справедливости к Ирландии», а с точки зрения интересов революционной борьбы пролетариата угнетающей, т. е. английской, нации против капитализма. Свободу этой нации связывало и уродовало то, что она угнетала другую нацию. Интернационализм английского пролетариата оставался бы лицемерной фразой, если бы он не требовал отделения Ирландии. Не будучи никогда сторонником ни мелких государств, ни государственного дробления вообще, ни принципа федерации, Маркс рассматривал отделение угнетенной нации как шаг к федерации и, следовательно, не к дроблению, а к концентрации и политической и экономической, но к концентрации на базе демократизма»/выделено нами – ДЭ/.
А ведь эта, опущенная Нигмати, мысль Маркса – это первый, упреждающий, как оказалось, ленинский удар в 1915 году по позиции Сталина, призывавшего в 1922 году к вступлению национальных республик в РСФСР на «правах автономизации».
Во-вторых, Ленин жестко критикует Каутского именно за то, что он, отказываясь признавать право наций на самоопределение, утверждает достаточность «автономизации». Вот эта критика Каутского, не вошедшая в цитирование Нигмати:
«Наиболее благовидную, и потому наиболее опасную для пролетариата, формулировку социал-шовинистской лжи дает Каутский. На словах он за самоопределение наций, на словах он за то, чтобы с.-д. партия «всесторонне (!!) и безоговорочно (??) уважала и отстаивала самостоятельность наций». («NeueZeit», 33, II, S. 241; 21. V. 1915). А на деле он приспособляет национальную программу к господствующему социал-шовинизму, искажает и урезывает ее, не определяет точно обязанностей социалистов угнетающих наций и даже прямо фальсифицирует демократический принцип, говоря, что требовать «государственной самостоятельности» (staatliche Selbständigkeit) для каждой нации значило бы требовать «чрезмерного» («zu viel», «Neue Zeit», 33, II, 77; 16. IV. 1915). Довольно, изволите видеть, «национальной автономии»!! Как раз тот главный вопрос, которого не позволяет касаться империалистская буржуазия, — вопрос о границах государства, строящегося на угнетении наций, Каутский и обходит, выкидывая из программы самое существенное в угоду этой буржуазии. Буржуазия готова обещать какое угодно «равноправие наций» и какую угодно «национальную автономию», лишь бы пролетариат остался в рамках легальности и «мирно» подчинился ей в вопросе о границах государства! Национальную программу социал-демократии Каутский формулирует реформистски, а не революционно».
Таким образом, эта, также укрытая в статье Нигмати от читателя, ленинская мысль о плане «автономизации» Каутского – это второй ленинский удар в 1915 году по позиции Сталина, призывавшего в 1922 году к вступлению национальных республик в РСФСР на «правах автономизации».
Но Ленин и в третий раз в этой небольшой статье повторяет, что право наций на самоопределение не означает стремления к более мелким государствам или хозяйственного раздробления. Для социалистов это основа будущего объединения и даже слияния наций. При этом Ленин вновь ссылается на Маркса:
«Мы требуем свободы самоопределения, т. е. независимости, т. е. свободы отделения угнетенных наций не потому, чтобы мы мечтали о хозяйственном раздроблении или об идеале мелких государств, а, наоборот, потому, что мы хотим крупных государств и сближения, даже слияния, наций, но на истинно демократической, истинно интернационалистской базе, немыслимой без свободы отделения. Как Маркс в 1869 г. требовал отделения Ирландии не для дробления,а для дальнейшего свободного союза Ирландии с Англией, не из «справедливости к Ирландии», а ради интереса революционной борьбы английского пролетариата, так и мы считаем отказ социалистов России от требования свободы самоопределения наций, в указанном нами смысле, прямой изменой демократии, интернационализму и социализму» / выделено нами – ДЭ/.
И это третий ленинский удар 1915 года по позиции Сталина, призывавшего в 1922 году к вступлению национальных республик в РСФСР на «правах автономизации», удар, случайно или специально, но припрятанный Нигмати от читателей.
Но давайте от теории 1915 года перейдем к практике 1922 и последующих лет. Что означало бы принятие сталинского плана «автономизации» при построении Советского союза в 1922 году? Это означало бы, что большевики не выполнили своих программных обещаний (подробнее об этом чуть позже) и построили государство не на принципах равноправия наций. А именно этот принцип сыграл большую роль в победе в Гражданской войне, именно благодаря этому принципу и интернационализму большевиков нерусское население России, составлявшее порядка 50% всего населения страны, было на стороне красных, а не белых. Выполнение этих принципов закладывало важную основу и для будущего социалистического строительства, и для единства народа в Великой отечественной войне.
Ведь не случайно в 1922 году, после Гражданской войны, оказалось несколько независимых советских республик – Закавказская СФР, Украинская ССР, Белорусская ССР, РСФСР, а не одна лишь РСФСР, поскольку они образовывались как независимые, но дружественные государства в ходе взаимной борьбы с иностранными интервентами и белогвардейцами. Это было важным моментом в борьбе с белыми, так как белые провозглашали лозунг «единой и неделимой России». Большевики же и провозглашали равноправие наций вплоть до отделения, и реально признали независимость Финляндии, Польши, прибалтийских республик и ряда других национально-государственных образований.
Уже первая программа РСДРП (1903 года) содержала пункт о праве наций России на самоопределение [3]. Программа РКПб, принятая, как известно, на 8 съезде, в марте 1919 года, также требовала федеративного устройства государства на пути к будущему слиянию всех наций. Она же провозглашала особо чуткое отношение со стороны пролетариата угнетающей ранее нации к небольшим, угнетаемым ранее нациям и народностям. Это как раз то положение, которое Нигмати посчитал противоречащим ленинским, более ранним, принципам и ленинизму в целом. Приведу полностью соответствующий раздел из Программы РКПб [4]:
«В области национальных отношений
9. В национальном вопросе РКП руководствуется следующими положениями:
1) Во главу угла ставится политика сближения пролетариев и полупролетариев разных национальностей для совместной революционной борьбы за свержение помещиков и буржуазии.
2) В целях преодоления недоверия со стороны трудящихся масс угнетенных стран к пролетариату государств, угнетавших эти страны, необходимо уничтожение всех и всяких привилегий какой бы то ни было национальной группы, полное равноправие наций, признание за колониями и неравноправными нациями права на государственное отделение.
3) В тех же целях, как одну из переходных форм на пути к полному единству, партия выставляет федеративное объединение государств, организованных по советскому типу.
4) В вопросе о том, кто является носителем воли нации к отделению, РКП стоит на исторически-классовой точке зрения, считаясь с тем, на какой ступени ее исторического развития стоит данная нация: на пути от средневековья к буржуазной демократии или от буржуазной демократии к советской или пролетарской демократии и т. п.
Во всяком случае, со стороны пролетариата тех наций, которые являлись нациями угнетающими, необходима особая осторожность и особое внимание к пережиткам национальных чувств у трудящихся масс наций угнетенных или неполноправных. Только при такой политике возможно создание условий для действительно прочного, добровольного единства национально разнородных элементов международного пролетариата, как то показал опыт объединения ряда национальных Советских республик вокруг Советской России» / выделено мной — ДЭ.
Мы видим, что Программа РКПб 1919 года наносит четвертый упреждающий ленинский удар по позиции Сталина, по «автономизации». Таким образом, ленинский тезис о федерализации отвечал Программе партии, а сталинская «автономизация» нарушала ее, а это для условий 1922 года — не шутка. Ведь все коммунисты национальных окраин прекрасно знали это положение программы, знали, что оно – ленинское, поэтому отказ Сталина от этого положения фактически, кроме того, что это был подрыв единства коммунистов, был и прямой подрыв авторитета Ленина, можно сказать, прямое посягательство на его лидерство, причем без обсуждения на съезде и т.п. И, конечно, это была невольная попытка заложить бомбу и под единство народов СССР, которая, безусловно, взорвалась бы или до 1941 года или в годы войны.
Интересно, что Нигмати признает ошибку плана «автономизации» Сталина и то, что Ленину пришлось его «одернуть», но он не придает значения этой ошибке «Сталин согласился на Союз»:
«Сталин на каком-то этапе предлагал включить республики в состав РСФСР. Его «одернул» Ленин. Причина была проста, сами республики не были готовы войти в советское государство на правах автономии, народ в них не был готов. Пережитки буржуазного строя, инерция национализма не создавали условий для объединения в цельное государство. И Сталин согласился на Союз».
Но Сталин (с товарищами) успел до этого «согласия» столь активно побороться против плана федерализации, что дело дошло до рукоприкладства по отношению к некоторым руководителям грузинских коммунистов.
Нигмати говорит об этом косвенно, причем так, будто план федерализации все же был «гнилой» / термин Э. Нигмати/, и Ленин согласился на него лишь под влиянием этих грузинских коммунистов, и им — контрреволюционерам, потом поделом попало – расстреляли их:
«Решения о создании Союза принимались на протяжении 1922 года, при участии Ленина, при его прямом давлении, которое в свою очередь было вызвано давлением лидеров национальных компартий — Мдивани, Раковского, Окуджавы и др. И если уж говорить о «гнилом компромиссе», результатом которого стал Советский Союз, включивший в себя федеративные республики и оформивший некоторое организационное неравноправие наций, то этот «компромисс» продиктован не Лениным, а давлением лидеров нацкомпартий. Дальнейшая судьба этих господ предопределена «антикоммунизмом» их взглядов в 1922 году».
Так что все-таки, «гнилой компромисс» … «оформивший некоторое организационное неравноправие наций» был заложен в образование СССР или ленинский принцип федерализма?! Как видно, для Нигмати это все-таки «гнилой компромисс»…О том, было ли при этом допущено «организационное неравноправие» или речь шла о политике выравнивания, мы уже писали выше.
Теперь об антикоммунизме Мдивани, Окуджавы и Раковского, который Нигмати приписал им. Как известно, ЦК Грузии выступал против сталинского плана «автономизации» и требовал вхождения Грузии в СССР как самостоятельной республики, а не через Закавказскую СФР. П. Мдивани озвучивал этот план, и за это один из его сторонников был побит Орджоникидзе. Секретарь ЦК КП Грузии М. Окуджава за выступление с этими же идеями был снят с должности Закавказским краевым комитетом партии. Вот и все, что есть в литературе об их «антикоммунизме» в 1922 году. Но Сталин не простил им этого, так как их выступление было поддержано Лениным, а он, Сталин, был в статье «К вопросу о национальностях или об «автономизации»» назван Лениным «социал-националом и «держимордой»:
«Тот грузин, который… пренебрежительно швыряется обвинением в «социал-национализме» (тогда как он сам является настоящим и истинным не только «социал-националом» но и грубым великорусским держимордой), тот грузин, в сущности, нарушает интересы пролетарской классовой солидарности…»[5].
В 1937 году Мдивани и Окуджава были расстреляны.
Раковский Х.Г., будучи председателем СНК Украины, также выступал против плана «автономизации» при образовании СССР, а в апреле 1923 года на XII съезде партии выступал против национальной политики Сталина, за большую децентрализацию. После съезда был снят с поста председателя СНК. Поддерживал оппозиционные взгляды Троцкого, в 1938 году был осужден по ложному обвинению и в 1941 году расстрелян. В чем состоял, по мнению Нигмати, антикоммунизм Раковского в 1922 году, понять трудно. Но, похоже на то, что антикоммунизмом Нигмати считает выступление против Сталина.
Вот, собственно, и все о сути «ленинских» ошибок в национальном вопросе и их интерпретации Нигмати.
Обратим теперь внимание на название статьи Нигмати, которая перефразирует известную статью Ленина «О национальной гордости великороссов». Нигмати тем самым как бы претендует в национальном вопросе на выражение особой «советской гордости великороссов», на поднятие ленинской «национальной гордости» до «гордости советской». Но что у него получилось? Ленин в своей статье «О национальной гордости великороссов» как выразитель революционного движения русского пролетариата в союзе с другими нациями России призывает к единству народов, к воспитанию всех народов «в духе полнейшего национального равенства и братства», «в смысле самого решительного, последовательного, смелого, революционного отстаивания полного равноправия и права самоопределения всех угнетенных великороссами наций». Вот целиком соответствующий абзац статьи:
«…Если история решит вопрос в пользу великорусского великодержавного капитализма, то отсюда следует, что тем более великой будет социалистическая роль великорусского пролетариата как главного двигателя коммунистической революции, порождаемой капитализмом. А для революции пролетариата необходимо длительное воспитание рабочих в духе полнейшего национального равенства и братства. Следовательно, с точки зрения интересов именно великорусского пролетариата, необходимо длительное воспитание масс в смысле самого решительного, последовательного, смелого, революционного отстаивания полного равноправия и права самоопределения всех угнетенных великороссами наций. Интерес (не по-холопски понятой) национальной гордости великороссов совпадает с социалистическим интересом великорусских (и всех иных) пролетариев». [6]
То есть, для Ленина национальная гордость великороссов – в борьбе за социализм, необходимым условием которого является подлинное равноправие наций, вплоть до права на отделение. Подлинное, а не только формальное, юридическое, нарушаемое на бытовом и политическом уровнях командными «рефлексами» высокопоставленных представителей «титульной», большой нации.
А для Нигмати советская гордость – это, оказывается, как раз формальное признание права наций на самоопределение, отказ от ленинской идеи определенных уступок со стороны пролетарских, социалистических представителей «большой» нации, ранее угнетающей, в пользу «малых», угнетаемых ранее наций, а по сути, сочувствие именно идеям «автономизации». Вот такое развитие получилось у Нигмати.
Откуда такое отношение к ленинским работам конца 1922 года?!
Но меня при чтении статьи Нигмати прежде всего удивил его необычный тон в отношении высказываний Ленина. Нигмати – коммунист, а коммунисты, как правило, с большим уважением относятся ко всему наследию Ленина и, даже не соглашаясь с ним, пытаются обычно рассмотреть всесторонне его аргументы, учитывая, что диалектиком Ленин был блестящим, в отличие от многих других его соратников.
А в этом письме встречаются такие обороты:
— «ленинское завещание», взятое в кавычки, выражающие ироническое, в лучшем случае, отношение к нему;
— «Так в чем же смысл «метафизической истины» завещания Ленина по национальному вопросу? Завещание создает иллюзию, что Владимир Ильич до самой смерти борется за окончательное решение «права нации на самоопределение вплоть до отделения» против Сталина, который «вдруг» решил нации никуда не отпускать»… « мнение некоторых горе-коммунистов, что Сталин нарушил основу-основ ленинской программы…», /хотя общеизвестно, что конфликт Ленина и Сталина по поводу плана «автономизации» был- ДЭ/;
— «Решения о создании Союза принимались на протяжении 1922 года, при участии Ленина, при его прямом давлении, которое в свою очередь было вызвано давлением лидеров национальных компартий — Мдивани, Раковского, Окуджавы и др…. И если уж говорить о «гнилом компромиссе», результатом которого стал Советский Союз, включивший в себя федеративные республики и оформивший некоторое организационное неравноправие наций, то этот «компромисс» продиктован не Лениным, а давлением лидеров нацкомпартий» /то есть, Ленин не был самостоятелен в выборе позиции – ДЭ/;
— «И если мы положим на одну чашу весов все что сделано и написано Лениным до 30 декабря 1922 года, и «работу» этих двух последних дней 22 года, 30 и 31 декабря, которые по принятой мифологии считаются датой диктовки записок «К вопросу о национальностях…», то ленинизм перечеркнет, перевесит, уничтожит этот «ленинский» текст» /слова ленинский текст в кавычках употреблены по отношению к работе, которую в советский период изучали едва ли не в школе – ДЭ/;
— «Сталин не изменил ленинизму, а автор текста «К вопросу о национальностях…» — изменил», то есть, Ленин изменил ленинизму… / странновато звучит, поскольку авторство статьи к «Вопросу о национальностях» в данном абзаце Нигмати не обсуждает – ДЭ/;
— «новая теория, представленная в записках / речь идет все о той же статье по национальному вопросу — ДЭ/ … является движением назад, одобрением социал-национализма, и к развитию ленинской мысли не имеет никакого отношения» / не каждый день, к счастью, такое услышишь от коммуниста по отношению к Ленину и его наследию – ДЭ/;
— «Таким образом, мы не можем выстраивать теорию национального вопроса, ориентируясь на последнюю статью Ленина, которую он не писал своей рукой, о которой ничего не было известно пока он был в сознании, и которая полностью противоречит ленинизму» — здесь уже резюме сказанного выше – статья противоречит ленинизму и написана не рукой Ленина / но ведь все записки и статьи Ленина с определенного момента писались под диктовку- ДЭ/.
Согласитесь – многовато для небольшой статьи!
Именно это странное пренебрежительное отношение к мыслям Ленина и подтолкнуло меня к написанию этой статьи. Но причину этого отношения я понял лишь тогда, когда вышел по ссылке, данной в первой половине статьи Нигмати, на одну из глав книги В.А. Сахарова « «Политическое завещание» Ленина: реальность истории и мифы политики». [7]
Нигмати дал ссылку лишь на одну из глав этой книги, в которой более 700 страниц. Я прочел эту главу и лишь тогда понял, откуда исходит это, на мой взгляд, пренебрежительное отношение к мыслям Ильича. Судя только по этой главе, Сахаров доказывает, что целый ряд последних работ, написанных Лениным в последний период его жизни, относимых ранее к «политическому завещанию» Ленина, это или не ленинские работы — целиком или частично – или они написаны человеком, воспринимающим действительность неадекватно.
Вот соответствующее место:
«…можно сделать вывод, что у Ленина примерно до конца января 1923 г. не отмечалось неадекватной реакции на политические события. Наверное, можно спорить об эффективности предлагавшихся им политических и организационных решений, но это уже иной вопрос. В конце января появляются первые признаки того, что к предложениям и оценкам Ленина начинают относиться как к исходящим от человека, не совсем адекватно воспринимающего политические события и дающего рекомендации, ценность которых кажется сомнительной».
И далее в этой главе В.А. Сахаров приходит к выводу, что Крупская и Троцкий образовали своего рода заговор против Сталина и поэтому не доводили до Ленина всю необходимую и правдивую информацию. А это накладывает тень на все последние работы, продиктованные Лениным. Вот соответствующий абзац:
«На кого работал ограничительный режим фильтрации информации для Ленина? На национал-уклонистов и Троцкого. Против кого? Против Сталина. В отношении передачи Ленину материалов ЦК, содержащих их критику, они как могли чинили препятствия. Этот режим служил средством политического и психологического давления на Ленина с целью повлиять на него и превратить в орудие борьбы троцкистов против сторонников Ленина в ЦК партии. Что делать, Крупская была не только женой Ленина, но и политически активным человеком, занимая по определенным вопросам, как видно, разные с Лениным политические позиции. В результате Ленин становился жертвой политической интриги, которую необходимо учесть при изучении всего комплекса вопросов, связанных с его так называемым «Завещанием», т.е. текстами, созданными в это время» / выделено мной – ДЭ/
Мне не показались убедительными доводы Сахарова. Наоборот, многие места цитируемой главы (об условиях работы Ленина) показались мне натянутыми. Также насторожило то, что автор не сообщает прямо в этой главе, что известная записка Сталину с требованием извиниться перед Крупской за его грубости в телефонном разговоре 21-22 декабря 1922 года, [8] была написана 5 марта 1923 года, [9] после того, как Крупская рассказала Ленину об этом разговоре. Дело в том, что именно с этого дня отмечается кардинальное ухудшение здоровья Ленина, паралич правой части тела. Этот факт, косвенно делающий не столько Крупскую, сколько именно Сталина виновным в ухудшении здоровья вождя, в этой главе «замазывается» Сахаровым.
Это заставило меня посмотреть, как восприняли книгу Сахарова профессиональные историки. В интернете мне попался материал, который содержал четыре отзыва историков, докторов исторических наук, на указанную книгу Сахарова. [10] Два – дающих позитивную оценку книги и два – негативную. [11]
Ознакомление с этими отзывами показало, что позитивные оценки связаны, по сути дела, лишь с признанием большого объема архивного материала, поднятого и переработанного автором, но отнюдь не с тщательностью его логической и аналитической работы. Оба же негативных отзыва весьма убедительно показывают необъективность аргументации В.А. Сахарова, его сталинистскую позицию, подрывающую выводы. Особенно сильное впечатление произвел на меня отзыв третьего рецензента, поэтому я привожу его в приложении.
В результате я пришел к заключению, что аргументы в пользу непринадлежности Ленину текстов «политического завещания» не выдерживают критики и нет сколь-нибудь серьезных оснований сомневаться как в их подлинности, так и в адекватности ленинских текстов.
Почему Нигмати не пришел к тем же выводам? Разве он хуже способен отделять доказанное от недоказанного? Отнюдь! Пример с Каутским показывает, что он великолепно может разбираться в аргументах, если…он заинтересован в истине, а не в утверждении авторитета Сталина.
Видимо, когда надо выбирать между истиной и авторитетом Сталина, он выбирает авторитет Сталина. А жаль!
И если уж подвергать сомнению ту национальную политику, которая проводилась в СССР, то в первую очередь вопросы возникают именно по отношению к периоду, когда страной управлял Сталин. В частности, политика «украинизации» проводилась именно под руководством Сталина. И лишь с начала 1933 года эта политика была свернута, наступил этап «борьбы с буржуазным национализмом». Не шел ли Сталин до 1933 года на уступки националистам ради победы над Троцким?
Давайте вспомним еще одного политического «деятеля», который поощрял демагогические выступления против политики опережающего развития советских республик, утверждая, что Россия их кормит. Речь идет о недоброй памяти Борисе Ельцине. Эта политика оказалась, как известно, одним из инструментов развала СССР. Руководители других республик не хотели быть в роли лидеров «мягкого подбрюшья России» /провокационный термин Солженицына – ДЭ/.
Точно так же и в России межнациональный мир зашатается, если отменить ленинский принцип самоопределения наций или начать с высоких трибун оспаривать важный вклад всех народов в благосостояние страны, требовать отмены ленинского принципа постепенного выравнивания уровней благосостояния, то есть, опережающего роста для отстающих в развитии национальных республик и регионов.
Примечания:
1. https://bolshevick.ru/revizionizm/diktatura-podloga.html
2. http://bolshevick.org/o-sovetskoj-gordosti-velikorossov/
3. http://www.agitclub.ru/center/comm/zin/1903project4.htm
4. http://www.agitclub.ru/center/comm/rkpb/1919progr.htm
5. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 357-361
6. ВИЛ, ПСС, т. 26, с. 110
8. 23 декабря 1922 г. Крупская написала Л.Б.Каменеву: “Лев Борисыч, по поводу коротенького письма, написанного мной под диктовку Влад. Ильича с разрешения врачей, Сталин позволил себе вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За все 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину <…> О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача, т.к. знаю, что его волнует, что нет, и во всяком случае лучше Сталина. Я обращаюсь к Вам и к Григорию (Г.Е.Зиновьеву – С.Ч.), как более близким товарищам В.И., и прошу оградить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз. В единогласном решении Контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку <…>”
9. “Уважаемый т.Сталин! Вы имели грубость позвать к телефону мою жену и обругать ее. Хотя она Вам и выразила желание забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал через нее же известен Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения. С уважением Ленин”
10. ВОКРУГ «ПОЛИТИЧЕСКОГО ЗАВЕЩАНИЯ» В. И. ЛЕНИНА.
11. https://sites.google.com/site/humanitext/polit-zaveshanie
Приложение.
ВОКРУГ «ПОЛИТИЧЕСКОГО ЗАВЕЩАНИЯ» В. И. ЛЕНИНА
ПРОДОЛЖЕНИЕ СПОРОВ ВОКРУГ «ПОЛИТИЧЕСКОГО ЗАВЕЩАНИЯ» В. И. ЛЕНИНА. ЧЕТЫРЕ ВЗГЛЯДА НА ОДНУ КНИГУ
В. А. Сахаров. «ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЗАВЕЩАНИЕ» В. И. ЛЕНИНА: реальность истории и мифы политики. Под ред. проф. В. И. Тропина. М.: Изд-во Московского университета. 2003. 717 С.: ил. Тир. 5000
А. В. Сахнин (Государственный университет гуманитарных наук).
https://sites.google.com/site/humanitext/polit-zaveshanie
Несмотря на многочисленные достоинства монографии В. А. Сахарова, в частности обилие использованных в ней архивных источников и щепетильность, проявленную автором при исследовании ряда малоизученных эпизодов, есть основания сомневаться в правильности большинства сделанных им выводов. Думается, что причина этого кроется как в недостатках, присущих самой системе авторской аргументации, так и в том, что Сахаров оставил без внимания комплекс фактов, говорящих не в пользу концепции, изложенной в его монографии.
Возвращаясь к традициям советской историографии сталинской эпохи, Сахаров в качестве главной оси внутрипартийной жизни РКП(б) первой половины 1920-х гг. рассматривает борьбу между Троцким и его сторонниками, с одной стороны, и Лениным, Сталиным и «большинством ЦК» — с другой. С этой точки зрения, стремление Ленина нанести удар по своему ключевому союзнику — Сталину выглядит крайне нелогично, что дает автору монографии основание усомниться в ленинском авторстве ряда текстов «Завещания».
Первая и самая большая часть монографии посвящена идейно-политической борьбе в большевистской партии в 1921 — 1922 гг. В ней Сахаров стремится доказать существование двух принципиально несовместимых (более того — враждебных друг другу) стратегий развития революции и организации социалистического строительства, принадлежащих, соответственно, Ленину и Троцкому. Он выделяет при этом ряд вопросов, где противостояние двух лидеров большевиков якобы было наиболее острым и принципиальным. Первым из них был вопрос о переходе к нэпу. Как известно, Троцкий еще зимой 1920 г. внес предложение заменить продразверстку налогом, но оно было отвергнуто, и нэп ввели только через год, причем его творцом объявили уже Ленина. По мнению Сахарова, ленинская и троцкистская модель нэпа носили принципиально разный характер: «…Если ленинский нэп вел к расширению социальной базы социалистической революции, то предложения Троцкого — к ее сужению» (с. 86). Однако это утверждение выглядит неубедительно, поскольку конкретных аргументов, подтверждающих противоположность двух стратегий нэпа, автор рецензируемой монографии не приводит.
Сахаров сначала утверждает, что «у Троцкого нет и намека на рынок» (там же), а через абзац делает вывод о том, что все «»новшество» Троцкого сводится к использованию налога для экономического стимулирования… кулака», так как предполагает поощрение увеличения запашки и производительности труда. Но разве можно «стимулировать кулака» без «намека на рынок»? Характерно, что и сам Троцкий расценивал свои предложения 1920 г, как план перехода на рыночные отношения (Троцкий Л. Д. Моя жизнь. М., 1990. Т. 2. С. 199). Могут сказать, что в 1920 г. Троцкий не был готов полностью заменить планирование рынком, предусматривая «выдачу крестьянам продуктов промышленности» (Известия ЦК КПСС. 1990. N 10. С. 174). Но ведь и Ленин в 1921 г. не собирался сдавать «командные высоты» и упразднять Госплан. Более того, поддержка Троцким ленинских предложений о переходе к нэпу на X съезде РКП(б) заставила даже самого Сахарова неожиданно сделать правильный вывод, плохо согласующийся со всем его предшествующим (и последующим) текстом: «Троцкий предложения Ленина поддержал и голосовал… за них. Это и понятно: предложения Ленина… шли в том же направлении и преследовали одну цель — укрепление политических и экономических позиций советской власти, преодоление политического противостояния власти диктатуры пролетариата и крестьянства» (с. 87). Между тем незадолго до этого автор утверждал, что стратегии Троцкого и Ленина несовместимы, что предложения первого ведут к поддержке «кулака — врага советской власти — за счет бедняцких и середняцких слоев крестьянства, что не могло не осложнять их взаимоотношения с диктатурой пролетариата» (курсив мой. — А. С). Так какое из этих двух утверждений Сахарова следует считать верным?
Однако вскоре Сахаров возвращается к своим обвинениям в адрес Троцкого: «Между взглядами Ленина и Троцкого о существе нэпа практически нет ничего общего… Если у Ленина четко выраженная «крестьянская» направленность нэпа (уж не обвиняет ли автор Ленина в «кулацком уклоне»? В близости к взглядам эсеров? — А. С), то у Троцкого… — «городская»». Но не будем забывать, что именно сторонник «городского» нэпа Троцкий на XII съезде РКП(б) заступается за крестьянство, за нэп, за столь любезную Сахарову «смычку» рабочего класса и крестьянства (Архив Троцкого. Т. 1. М., 1991, с. 38). Однако данный факт, не раз отмечавшийся в отечественной историографии, ускользнул от внимания Сахарова. При этом его непоследовательность просто поражает. Упрекнув Троцкого в «поощрении кулачества», он тут же критикует председателя РВС республики за то, что тот якобы не понял ленинской идеи социального партнерства с крестьянством, а видел в нэпе лишь «усиление буржуазных элементов и отношений в обществе, грозящее перерождением революции» (с. 89). В итоге остается неясным, был ли Троцкий защитником кулачества или выступал с радикальных позиций против всяких уступок буржуазным элементам? Кроме того, напомним, что и Ленин признавал факт усиления буржуазии в результате «крестьянского Бреста», как он сам называл нэп.
Таким образом, критика автором монографии позиции Троцкого в области экономической политики выглядит недостаточно убедительно. Для доказательства наличия непримиримых противоречий между Лениным и Троцким он использует тот же прием, с помощью которого советские авторы-шестидесятники (к сожалению, грешившие излишней публицистичностью в ущерб научности) доказывали несовместимость взглядов Ленина и Сталина, выдавая тактические, рабочие разногласия и вырванные из контекста цитаты за глобальные теоретические расхождения.
Большое место в монографии Сахарова занимает анализ разногласий Троцкого, с одной стороны, и Ленина и Сталина — с другой в вопросе о реорганизации системы управления экономикой. Автор пытается доказать, что Троцкий выступил за то, чтобы вывести хозяйственные вопросы из-под контроля ЦК и Политбюро, но наткнулся на стойкое сопротивление Ленина, Сталина и «большинства ЦК». Сахаров здесь имеет в виду предложение Троцкого расширить полномочия Госплана, что позволило бы повысить эффективность хозяйственной деятельности и в то же время упорядочить работу высших партийных инстанций. «Конечно, — соглашается Сахаров с Троцким, — работа Политбюро в случае освобождения его от экономических вопросов стала бы легче и планомернее», но, с другой стороны, «вместе с экономическими вопросами из Политбюро ушла бы значительная часть реальной власти в стране, переместившись в тот орган, который сосредоточил бы в своих руках управление экономикой» (с. 478).
Приходится напомнить автору монографии, что, по признанию самого Троцкого, он «не настаивал бы вовсе на том, чтобы Госплану сразу же дать какие-либо широкие права», а уж тем более вывести его из-под контроля ЦК. Речь шла об ином. По мнению Троцкого, «единственное и неотъемлемое право Госплана состоит в том, что ни один центральный хозяйственный вопрос не проходит мимо него» (РГАСПИ, ф. 5, оп. 2, д. 305, л. 1 — 5). Кроме того, как известно, Ленин в статье «О придании законодательных функций Госплану» (ленинское авторство которой Сахаров не отвергает) пришел к выводу, что «в этом отношении… можно и должно пойти навстречу тов. Троцкому» (ПСС, т. 45. С. 349 — 350) и даже сделал следующий шаг в реализации инициативы последнего. Попытка же Сахарова доказать, что фраза Ленина об уступке Троцкого является лишь риторической формулой (да еще и с элементами издевки) не выдерживает никакой критики. Ленин сказал то, что сказал.
Наконец, финальным аккордом в «доказательстве» стремления Троцкого вывести хозяйственные вопросы из-под партийного контроля и тем подорвать «политическую систему диктатуры пролетариата» является утверждение, что эти предложения служили лишь камуфляжем его честолюбивых замыслов, желания стать «экономическим диктатором». «В политическом плане, — пишет Сахаров, — вопрос сводился к тому, кто будет определять политический курс и экономическую политику социалистической революции — Ленин и его единомышленники-большевики… или небольшевик Троцкий со своими сторонниками…» (с. 478). Однако автор не приводит никаких фактов, говорящих о том, что Троцкий предлагал вывести руководство Госплана из-под контроля Политбюро или допускал, что этим органом будет руководить беспартийный. Если же допустить, что он сам рассчитывал занять лидирующее положение в руководстве экономикой, то тезис о попытке Троцкого вывести хозяйственную работу из сферы контроля партии не выдерживает критики: для всех членов партии в 1922 — 1923 гг. было очевидно, что Троцкий — высокопоставленный большевик и даже если он претендует на руководство хозяйственно-экономической жизнью государства, это не угрожает монополии РКП(б) на власть.
Подведем итог. Троцкий не был сторонником ослабления диктатуры партии большевиков в обществе, не выступал за освобождение экономики от партийного контроля или за независимость хозяйственных ведомств от ЦК. Напротив, он видел в качестве руководителя реорганизованного Госплана представителя ЦК партии (возможно, и самого себя). Иначе говоря, Троцкий предлагал провести реформу, уже успешно апробированную раньше в РККА; увеличить возможности профильного учреждения (Госплан) и его профессиональных сотрудников (спецов), оставив их под жестким идеологическим и политическим контролем партии. В свое время (в отличие от Сталина) Ленин поддержал идею использования военспецов в армии. Возникает вопрос: может быть Ленин тоже выступал тогда с позиции «подрыва политической системы диктатуры пролетариата»?
Не кажутся мне убедительными и доводы Сахарова в пользу признания Троцкого истинным автором заметок «К вопросу о национальностях или об «автономизации»», в которых он увидел совершенно не характерные для Ленина русофобию и отход от принципа федерализма в вопросе об объединении советских республик в СССР. Дело в том, что очень трудно представить себе жесткого централиста Троцкого, который в 1922 г. никогда не выступал с критикой идеи федерации, сторонником конфедерации или федерации со слабым центром, каким в глазах Сахарова является автор указанной части «Завещания» в его каноническом варианте. «Фальсификатом» предстает в рецензируемой монографии и письмо Ленина к Троцкому с просьбой взять под защиту грузинских «национал-уклонистов», что тоже понадобилось якобы последнему только для того, чтобы продемонстрировать свою близость к Ленину и нанести еще один удар по Сталину, враждебно настроенному к антимосковской оппозиции из ЦК КП(б) Грузии, во главе с Мдивани. Но и этот тезис Сахарова остался, как мне представляется, не доказанным.
Нет также никаких убедительных доказательств того, что у секретарей Ленина, как это кажется Сахарову, были причины идти на серьезное должностное преступление (самовольные манипуляции с текстом ленинского «Завещания») во имя сомнительных политических интересов Троцкого. Да и сам автор рецензируемой монографии признается, что «вопрос о мотивах, очевидно, останется без ответа. Ясно, пожалуй, одно: с большим основанием мы можем предположить, что этим актом Фотиева (одна из секретарей Ленина. -А. С.) обслуживала чей-то политический интерес. Скорее всего, за Фотиевой стоял Троцкий» (с. 510). С таким же успехом можно предположить, что за нею стоял не Троцкий, а кто угодно другой. В любом случае без ответа на этот вопрос выводы Сахарова выглядят голословными. Наличие особенно тесных связей Троцкого с работниками ленинского секретариата вообще остается недоказанным. Как известно, в литературе высказывалась и прямо противоположная точка зрения о связях Фотиевой со Сталиным. Если же допустить, что Троцкий фальсифицировал заметки «К вопросу национальностях…», поступившись собственными взглядами по принципиальным вопросам ради атаки на Сталина, то в таком случае его поведение на XII съезде, когда он пальцем о палец не ударил для того, чтобы использовать с таким трудом добытые антисталинские «козыри», вызывает еще большее удивление.
Сахаров также приходит к выводу, что знаменитое «Письмо к съезду»… обслуживало политический интерес Троцкого» (с. 385). Однако есть основания в этом усомниться. Напомним, что в цитируемом автором монографии выступлении на июньском (1926 г.) объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Сталин заявил, что если по адресу Троцкого, Каменева и Зиновьева в «Завещании» сказано, что «у них были принципиальные ошибки, которые не случайны», то «о принципиальных ошибках Сталина нет в «Завещании» ни единого слова.., нет даже намека, что у Сталина были принципиальные ошибки» (с. 598). Эта же точка зрения утвердилась и в историографии. Известно также, что и сам автор «Завещания» вспомнил о «небольшевизме» Троцкого, а также о его «борьбе против ЦК» (имея в виду, очевидно, так называемую дискуссию о профсоюзах). Конечно, он оговаривался, что все это не может ставиться Троцкому в вину лично, но столь тяжкие обвинения не вспоминают просто так. Ведь сам Ленин писал в свое время, что «…без особой надобности неправильно вспоминать такие ошибки, которые вполне исправлены» (Ленин В. И. ПСС, т. 41. С. 417). И если Сахаров полагает, что автор «Завещания» пытался реабилитировать Троцкого, то содержание этого документа убеждает нас в обратном. Интересно, что обвинения в адрес Зиновьева и Каменева, построенные по идентичной схеме, кажутся Сахарову тяжкими, а вот политический удар в «Завещании» по Троцкому остался им не замеченным. Очевидно поэтому Троцкий не мог быть заинтересован в появлении текста «Завещания», который бил по нему не менее сильно, чем по Сталину. Попытка же доказать существование у Троцкого политических мотивов для создания как заметок по вопросу о национальностях, так и «Письма к съезду» не выдерживает, на мой взгляд, критики.
Сахаров, в виде исключения, пытается навязать роль автора одного из ленинских документов — так называемого «Письма о секретаре» (диктовка 4 января) — не Троцкому, а Зиновьеву. Аргументирует он эту догадку лишь тем, что предложения Зиновьева и Бухарина о реорганизации Секретариата и Оргбюро ЦК во многом сходны с тезисами «Письма о секретаре». Однако эти предложения датируются июлем 1923 г., когда содержание ленинского текста, согласно изысканиям самого Сахарова, уже было известно членам Политбюро, в том числе и Зиновьеву. Логичнее поэтому предположить первичность ленинского текста по отношению к идеям Зиновьевна и Бухарина.
Сахаров придает очень большое значение добрым отношениям Зиновьева с Крупской, которой он отводит роль технического исполнителя всех «компроматов» и освящения их своим авторитетом. В итоге «…есть смысл, — считает Сахаров, — внимательнее присмотреться к фигуре Зиновьева как человека, наиболее заинтересованного в такой перегруппировке сил внутри руководства партии, какая предписывалась Автором письма» (с. 565). Все это, по мнению Сахарова, ничуть не умаляет и роли Троцкого в фальсификации остальных документов, в ленинском авторстве которых историк совсем не убежден.
Иными словами, автор монографии стремится заставить своих читателей поверить либо в существование разветвленного заговора (в котором приняли участие и Троцкий, и Крупская, и секретари Ленина, и часть настроенного против Троцкого «большинства ЦК») с целью политической компрометации Сталина путем фабрикации ряда псевдоленинских текстов, либо в возможность заниматься политическим подлогом для всех и каждого, кроме, разве что, самого Сталина. Вызывает удивление (если, конечно, поверить в фантастическую теорию Сахарова) скромность Зиновьева, Троцкого и их сторонников: зачем же им было ограничиваться таким небольшим количеством текстов, да еще столь двусмысленных по содержанию, осторожных и, следовательно, неэффективных? Более того, кроме похвальной скромности, те, кому Сахаров отводит роль фальсификаторов, должны были обладать еще и недюжинной смелостью, поскольку выдавать за ленинские тексты собственные опусы при живом вожде было явной авантюрой. В случае выздоровления Ленина это могло им стоить политической карьеры, не говоря уже о том, что все их инсинуации были бы, безусловно, дезавуированы. А ведь летом 1923 г. никто не мог еще поручиться, что Ленин не оправится от болезни. Судя по данным авторитетного «European Journal of Neurology» (2004, N 1), в 1923 г. Ленин вполне мог выздороветь, и все сподвижники рассчитывали на это вплоть до января 1924 г. Более того, к Ленину в этот период частично вернулась речь, а осенью он, как известно, приезжал в Кремль. Даже в январе 1924 г. Ленин еще сохранял способность воспринимать политическую информацию: известно, что Крупская в этот период читала ему протоколы XIII партийной конференции. К тому же, как убедительно доказал сам Сахаров, ряд «фальсифицированных» текстов получил политическую жизнь уже весной-летом 1923 г. Остается только подивиться авантюризму «заговорщиков»! Что же подогревало их уверенность в собственной безнаказанности? Или, может быть, они, в том числе и Крупская, причастны и к смерти Ленина?
Подводя итоги всему сказанному, еще раз подчеркнем, что противоречия, возникавшие в 1922 и в первой половине 1923 г. в ЦК РКП(б) носили преимущественно тактический, рабочий характер и не затрагивали глубинных идеологических установок, определявших политическую культуру большевизма. Это в равной степени относится и к дискуссиям Троцкого и Ленина, и к расхождениям Ленина со Сталиным. Тексты последних статей и писем Ленина (в том числе и тех, ленинское авторство которых Сахаровым не оспаривается) свидетельствуют, однако, что лидер большевиков после обострения болезни и вынужденного отхода от текущих дел подверг свои собственные взгляды серьезной корректировке, позволившей ему даже говорить о «перемене всей точки зрения нашей на социализм». Существенные элементы новаторства в ленинских теоретических работах, относящихся к зиме 1922 — 1923 гг., объясняют ряд расхождений между его новой точкой зрения и позицией соратников вождя, не успевших еще понять ход ленинской мысли. При этом надо понимать, что, вступая в спор с определенными взглядами Троцкого или Сталина, Ленин в то же время оспаривал и свои собственные недавние воззрения на соответствующие проблемы.
Наконец, истинное назначение кадровых перестановок, предложенных вождем, а также тех нелицеприятных характеристик, которые он дал своим сподвижникам, вовсе не сводится к выбору «наследника» и обоснованию чьих бы то ни было притязаний на власть, как полагают и Троцкий, и Сахаров. Более обоснованным представляется вывод, уже высказанный в отечественной историографии: Ленин не собирался умирать, когда диктовал свои последние заметки (см., например: Валентинов Н. Новая экономическая политика и кризис партии после смерти Ленина. М., 1991. С. 80; Шубин А. В. Вожди и заговорщики: политическая борьба в СССР в 1920 — 1930-х гг., М., 2004. С. 38). Ленин стремился подчеркнуть свое лидерство в партии, свое право на определение стратегии большевизма. А осторожная и умеренная, очень «дозированная» дискредитация почти всех своих наиболее видных сподвижников должна была лишь подчеркнуть исключительное положение Ленина на фоне всей «железной когорты революции».
В заключение хотелось бы напомнить Сахарову его собственные слова о том, что должно существовать «осознанное и по возможности четкое разграничение политических и научных выводов от политических пристрастий» (с. 16). К сожалению, автору рецензируемой монографии не удалось удержаться в рамках этой методологической парадигмы. Историческую реальность он часто рассматривает сквозь призму своих политических пристрастий. Вместе с тем его работа действительно имеет ряд достоинств: использован широкий круг архивных источников, подвергнуты критике некоторые историографические стереотипы, поставлен ряд важных источниковедческих проблем. Однако их разрешение остается пока делом будущего.
