Никогда не думал, что в начале XXI века увижу странный текст:
«Но вот диктатура рабов или диктатура крепостных, почему то не состоялись, хотя это были основные производители материальных благ. Может кто объяснит из материалистов — почему?»
У меня нет желания указывать ссылку на автора данной цитаты. Оставим его в качестве эдакого собирательного «интеллектуала из народа». Увы, в наши дни среди интеллектуалов есть высказывания и похлеще. И насколько я понимаю теперь, подобная поверхностность возникает не по причине слабой образованности или природной глупости, а по причине подгонки действительности под заданную схему высосанной из головы теории. В свою очередь, теории высасываются из головы по вполне объективной потребности стать народным героем, заставив народ маршировать к счастливому будущему на месте: то есть сделать имя на революционности, но избежать революции любой ценой.
Между тем, партийные активисты каждый день сталкиваются с необходимостью разъяснять рабочему классу уже давно разъясненные вопросы. Поэтому данная заметка является не ответом на неизлечимую глупость, а памяткой для актива по классовому вопросу.
В тексте приведенной выше цитаты уже скрыто лукавство, оно навязывается словосочетанием «производители материальных благ». А на деле исторический материализм таким образом вопрос никогда не ставил. Речь шла об отношениях собственности, о возможности образования и военной подготовки, о свободном времени, о возможности и готовности к самоорганизации.
Но в наше время, когда даже самые образованные представители рабочего класса, лишены прежней советской системы школьного исторического образования, а до самообразования еще не доросли, необходимо, наверное, раскрывать лукавство до самого конца.
Поэтому по порядку.
Почему революция и диктатура пролетариата возможна?
Промышленный рабочий класс формируется в условиях фабричного производства. Это обозначает следующие вещи.
1) Рабочий класс не имеет собственности, которая могла бы обеспечить ему существование хотя бы на грани выживания, но без необходимости продавать рабочую силу. Автомобиль, личное подсобное хозяйство, земельная собственность, мелкий инструмент, сдаваемое в наем жилье могут служить такой альтернативой и периодически превращать классического рабочего в полупролетария, но буржуазная конкуренция и организация (лицензирование, налоги, санитарные требования, противопожарные требования и т. д.) только немногим позволяют перейти в положение буржуазии. Чаще полупролетарий снова превращается в чистого пролетария и здесь исключение подтверждает правило. Таким образом, революционность промышленного рабочего класса определена его экономическим положением — нечего терять.
2) Чтобы выполнять работу в условиях развития науки и техники, рабочий, даже рабочий конвейера, должен иметь минимальное образование. Научно-технический прогресс постоянно повышает планку образованности среднего рабочего.
3) Рабочий класс организован уже самими условиями производства. Пролетарии могут работать вместе, они выдвигают из своей среды способных руководителей, которые возглавляют коллективы. Организация труда создает школу управления.
4) Организованность и постоянное пребывание в коллективе определяет психику среднего рабочего. Он имеет постоянное общение, обмен опытом, влияние коллектива. Коллективный труд избавляет от индивидуализма. Даже дети, вопреки расхожему мнению о роли родителей в их воспитании, вынуждены большую часть своего детства проводить в детском саду, школе, лагере или на подработке, или получают дополнительное воспитание во дворе от других детей и подростков, что формирует характер потомков рабочего человека.
5) Коллектив подготавливает почву для совместной борьбы за права. Там, где угнетенный одиночка действует нерешительно, не находит единомышленников, относится подозрительно к другим угнетенным, у рабочего не возникает таких проблем. Рабочие коллективы рано или поздно приходят к классовой экономической борьбе и ее организации самостоятельно. За несколько столетий они уже добились существенного облегчения своей жизни, добились восьмичасового рабочего дня, организации охраны труда, отпусков, медицинского обслуживания, лучших санитарных условий на производстве. Наиболее развитые представители рабочего класса — Дицген, Бабушкин и др. — либо самостоятельно создали теории близкие к марксизму, либо усвоили марксизм. Это позволило перевести разрозненную и слепую борьбу отдельных коллективов в политическую борьбу рабочего класса всего мира за коммунизм.
6) Современный научный коммунизм базируется на своих предпосылках созданных фабричной организацией труда и на двух великих прорывах в будущее (Парижской Коммуне и Великой Октябрьской Социалистической революции).
а) Фабричная организация уже создает прообраз коммунистического способа производства на капиталистическом предприятии. Внутри капиталистического предприятия производство и обмен происходят по плану, минуя превращение промежуточных продуктов в товар. Поэтому рабочие легко понимают, как будут формироваться коммунистические отношения. А возможность фабрики показывает возможность коммунизма.
б) С каждым разом натиск рабочего класса становится сильнее и он воплощает свою власть сначала в нескольких месяцах коммуны, а затем в десятках лет социалистического лагеря. Создавая государства пролетарской диктатуры, рабочий класс подтвердил возможность организации такой диктатуры, создал ее формы, показал действительную эффективность коммунистического способа производства, завоевал плацдарм для дальнейшей борьбы, который даже в условиях реакции не решается до конца разрушить современный российский империализм.
Реакция же свидетельствует лишь о том, что рабочему классу противостоит еще сильная, еще организованная, еще имеющая информационное влияние буржуазия, но что она вынуждена считаться и с историей своих поражений, и с тем, что революция — это Феникс, это неизбежный поток исторической необходимости. И мы видим, что минувшее десятилетие посвящено борьбе с поверженным казалось бы коммунизмом, с молчащим казалось бы пока рабочим классом.
Буржуазия, конкурируя, как на национальном, так и на международном уровне вольно и невольно вовлекает пролетариат в свою экономическую, политическую и военную борьбу, и подготавливает его к самостоятельным действиям в экономике, политике и вооруженной борьбе. Поэтому, даже в условиях реакции, даже временно обезглавленный и уставший рабочий класс получает новое политическое воспитание от самой буржуазии и всякий раз возрождается для продолжения своей борьбы сначала за политическую власть на национальном уровне, а затем за строительство коммунизма в мировом масштабе.
Мы снова видим этот сценарий на примере «цветных революций» и реакции на них российской буржуазии. И это происходит не потому, что буржуазия глупа и безрассудна, а потому, что она не в силах решить проблемы своего преобладания в одиночку, без пролетариата. А вовлекая пролетариат в свои игры, она обучает его военному делу, она вооружает его, она показывает ему, что если нельзя, но очень хочется, то и сама действует против собственных правил, т. е. против демократии, против мира, против права… А если мир, право и демократию разрушает наиболее заинтересованная в них сторона — буржуазное государство и буржуазное гражданское общество, то не существует моральных и юридических препятствий в борьбе против лживого и алчного противника. Эту науку ранее других усваивает воспитанный буржуазией пролетариат.
Следовательно, рабочий класс совершает социалистическую революцию и руководит строительством коммунизма не потому, что он является эдаким идеальным и прекрасным мессией. Как раз, наоборот, он воспитан в буржуазном обществе и несет в себе все пороки буржуазного общества, в том числе пьянство, лень, жестокость, злобу, хулиганскую мораль. Но он вынужден сделать шаг вперед там, где все другие классы либо довольны, либо стремятся назад. Им движет страдание и коренной интерес. Коренной же интерес пролетариата лежит впереди буржуазных отношений.
Этот интерес сводится к тому, чтобы перестать быть рабочим классом, следуя за ним, пролетариат и все прочие классы, сословия и социальные группы освобождает от классовой зависимости, от необходимости быть функциональным винтиком в обществе. Т.е. в результате человек становится человеком и только в этом случае начинает двигаться не в сторону отдельных экономических или политических страстей, а в сторону действительного, конкретного и можно сказать окончательного решения общечеловеческих проблем, возвеличивания общечеловеческих ценностей.
И мы уже видели, как малообразованный и грубый пролетарий царской России превращался в благородного гражданина СССР, чем-то похожего на рыцаря чести.
Но если нужда толкает пролетариат вперед, если это его движение создает государство диктатуры пролетариата, то почему та же нужда не приводит к государству диктатуры илотов, неприкасаемых, рабов, крепостных и парацельных крестьян?
Я уже сказал в самом начале текста, что нельзя опираться лишь на то, что тот или иной класс является производителем основных материальных благ, а необходимо рассматривать материальные условия его жизни, которые порождают те или иные интересы, а также возможности их реализации.
Итак, возможна ли была диктатура рабов, ведущая к какой-то иной форме преобразования общества?
Так как илоты и неприкасаемые по происхождению и положению в кастовом обществе близки к рабам будем говорить только о рабах рабовладельческой социально-экономической формации, которая в наиболее полной форме была представлена в Древней Греции и Древнем Риме. Однако нужно понимать, что эти мысли распространяются на любые формы рабства и кастовых отношений.
Прежде всего, раб характеризуется не только тем, что фактически принадлежит рабовладельцу, но и тем, что в форме рабства он утратил гражданскую или общинную принадлежность либо как иностранец, либо как бывший гражданин, проданный за долги или преступление.
Конечно, рабу как и промышленному рабочему нечего терять, во многих случаях на рудниках и в латифундиях он жил и работал в коллективе, имел коллективную солидарность, многие хозяева давали отдельным невольникам очень высокое образование, некоторые рабы выполняли административные функции и обучались управлению, наконец, гладиаторы были воинами и обучались военной тактике.
Но нужно учитывать материальное развитие древнего общества в целом. Его богатство, технологические возможности и производительность были таковы, что, освободившийся раб мог стать либо нищим, либо рабовладельцем, либо рабом. Даже победоносное восстание рабов могло только либо разрушить одно из рабовладельческих государств, превратив его в источник рабства для другой цивилизации, либо сменить одних рабовладельцев на других.
Эта система была поддержана и тем, что класс рабов не имел союзников в низах общества, его освобождение не могло освободить крестьян и городских нищих от нужды и классового порабощения, а могло только ухудшить их положение. Поэтому восстания рабов никогда не встречали помощи местного населения, а восстания крестьян и горожан всегда встречали безразличие среди рабов. Более того, сбежавший невольник вряд ли мог рассчитывать обрести нормальную свободную жизнь даже за пределами рабовладельческих стран. Его собственное отечество или племя, как правило были либо порабощены, либо уничтожены, а для любого другого племени он оставался таким же изгоем и чужаком — потенциальным рабом.
Но в то же время мировая рабовладельческая система была уничтожена диктатурой потенциальных рабов.
С подачи Каутского даже в среде некоторых марксистов некритично принято считать, что рабовладельческие отношения разрушила мягкая сила монотеизма (прежде всего христианства). Но стоит критически посмотреть на исторические даты, то легко увидеть, что и после зарождения и возвышения христианства система рабовладения просуществовала еще несколько веков и в Европе ее разрушила вооруженная сила нашествия варваров, т. е. германцев.
Рабовладение как международная общественная система могло существовать только при условии взаимосвязи цивилизации и варварства, рабовладельческих государств и окружающих их отсталых племен, которые являлись поставщиками рабов, терпя поражение от более развитых соседей. В конце концов рабовладельческие государства подтачивали свое развитие все тем же рабовладением. Рабы вытесняли крестьян, превращая их в нищих бездельников. Но вместе с этим отмирала и крестьянская армия, которую заменяло наемное войско. В свою очередь, наемное войско не могло формироваться из опустившихся нищих горожан. Рано или поздно войско превращалось в иностранный легион нанятый в регионах варваров. В случае Римской империи войско набиралось преимущественно из германцев. Рабовладельцы вооружили и обучили потенциальных рабов, чем и поставили естественный предел рабовладению.
Вооруженное вторжение германцев в Рим и натиск славян и арабов на Восточную империю стали первой известной в истории формой революции и реализацией диктатуры прежних угнетенных территорий, т. е. потенциальных рабов. Между рабовладельческим строем и классическим феодализмом лежала достаточно долгая переходная эпоха формирования новых классов и новых форм общественного производства. Можно было бы назвать эту эпоху первой фазой феодализма. В это время вступили в экономическое соревнование азиатский, рабовладельческий и собственно феодальный уклады. Но для последнего этой победой варварских племен был открыт известный простор.
Теперь настало время определить, почему не достигли прямой классовой диктатуры крестьяне, т. е. почему не появилось крестьянское государство?
С пониманием революционного потенциала класса крестьян все намного проще чем с классом рабов. В отличие от рабов — крестьянство по всем пунктам отличается от промышленного пролетариата. С самого начала даже крепостной крестьянин становится собственником небольшого хозяйства либо лично, либо как крестьянин общинник. Но никогда даже общинная собственность не расширяется дальше пределов одной марки, одного мира. Т.е. крепостной заперт в пределах своего ограниченного мирка, дома, земли, он всегда зависим от этого окружения и ему уже есть, что терять. В буржуазной революции он консервативен, он тянет назад под защиту раннего феодального воинства. И, следовательно не может без феодала, без решающего влияния далекой для него городской культуры и экономики.
Разложение общины превращает часть крестьян в деревенскую буржуазию, но они редко превращается в сельских рабочих, только в результате вымирания или принудительных действий правящих классов.
Все известные крестьянские восстания закончились лишь локальными войнами в пределах регионов их жизни и были там же подавлены. Земля обрекает ее собственников на подчинение, слабую образованность. Она забирает все время и всю силу земледельца.
Только та часть крестьянства, которая проявила редкий для сельского жителя авантюризм и бросилась в бега, переселилась в город составила уничтожившую феодальную систему диктатуру.
Последовательное и упорное сражение городов в коммунальных революциях привлекло покровительство монархов, стало основой для абсолютной монархии и расчистило экономическое поле для первичного развития ранних буржуазных отношений.
Абсолютная монархия стала первой фазой капиталистического строя. Но горожане еще раньше перестали быть крестьянами. И в этом случае не возникло никакой, даже косвенной диктатуры крестьянства.
