Несмотря на наличие феодальных и родовых структур микрокоммунизма, революция в России произошла и была социалистической.
Но так как именно это положение оспаривается теперь определенными как-бы-марксистскими публицистами, то его и придется в первую голову заново объяснить и показать на историческом и современном материале.
Прежде всего, наиболее распространенным подлогом, не только в как-бы-марксизме, но и за пределами марксисткой традиции, является попытка затушевать массовый характер рабочего движения и его действительную связанность сначала с марксистскими кружками, а затем и с партией социал-демократов. Не случайным обязательным прологом к истории ВКП(б) — КПСС был анализ рабочего движения в России и структуры рабочего класса, увеличения числа забастовок, протестов, демонстраций и увеличения численности промышленного рабочего класса. Этот подход применен и в «Истории Всесоюзной коммунистической партии (Большевиков)», более известной под сокращенным названием «Краткий курс», так как этот учебник был издан с таким подзаголовком. Развитие рабочего класса в России показано там в каждой новой главе, а сама книга начинается анализом развития промышленного капитализма в России после отмены крепостного права. [1] В этом смысле данный учебник никогда не являлся кратким курсом, а вполне заслуженно претендовал на научное объяснение процессов революции, хотя и был впоследствии предан далеко незаслуженной травле. Но данный аспект пока лежит за пределами ближайших задач и будет рассмотрен в следующих главах «Диалектики социализма».
Итак, революционное движение в России, развивавшееся первоначально в среде городской демократии, т. е. интеллигенции и мелкой буржуазии, не находило поддержку в народной массе. Это было связано с тем, что основным угнетенным классом России было крестьянство, и что оно же первоначально составляло работников мануфактур и фабрик. Такие мануфактуры были созданы еще в эпоху крепостничества. К ним были приписаны крепостные и государевы крестьяне. После отмены крепостного права община продолжала еще удерживать крестьян в деревне и пролетариат все еще оставался полупролетариатом сохраняя семейные и общинные связи, деревенское происхождение и землю.
Другим ущемленным слоем являлись городские ремесленники, считавшие себя, между прочим, рабочими. В этом сословии объективно было много евреев, так как они не имели доступа к «более благородным» средствам существования в России. Поэтому и среди революционеров-разночинцев также оказалось много евреев.
Впрочем, некоторые еврейские семьи также объективно добивались положения средней и крупной буржуазии, служили приказчиками в дворянских поместьях, особенно, на Украине и в Польше. Этот факт, скажем мягко, затруднял общение между городом и деревней, усиливал недоверие между деревенской и городской мелкой буржуазией.
Вторым же серьезным препятствием являлись общины, с их консервативными факторами микрокоммунизма. Городским религиозным, этническим и профессиональным общинам противостояли поземельные общины крестьян, что определяло их территориальную привязанность и приводило к возникновению в городах землячеств и диаспор.
Таким образом, условие, которое могло способствовать соединению народного бунта и революционеров, должно было быть связано с выходом из общинной ограниченности, а это могло произойти лишь в результате развития капитализма и появления промышленного рабочего класса, который объективно утрачивает микрокоммунистические и территориальные связи, приобретая профессиональные.
Еще одним важнейшим историческим моментом для России было то, что рабочее движение Европы и Америки началось уже давно и могло служить образцом. Марксизм возникал в эпоху, когда еще казалось, что Юго-Восточная Европа (славянство с его задругой, т.е. общиной), Россия, Индия и Китай — это страны, в которых развитие замерло, и только европейская революция и распространение ее на колонии сможет разрушить здесь феодальный застой.
Но к 1877 году через десять лет после отмены крепостного права в России, после массового голода, последовавшего в ответ, Маркс написал следующее:
«Если Россия имеет тенденцию стать капиталистической нацией по образцу наций Западной Европы, — а за последние годы она немало потрудилась в этом направлении, — она не достигнет этого, не превратив предварительно значительной части своих крестьян в пролетариев; а после этого, уже очутившись в лоне капиталистического строя, она будет подчинена его неумолимым законам, как и прочие нечестивые народы». [2]
Пореформенная Россия начала быстро входить в число буржуазных народов и Маркс это успел заметить, хотя он еще и давал осторожные прогнозы русским революционерам о возможности сохранить крестьянскую общину в случае одновременной революции в России и Европе. [3] Но и в набросках предшествующих этому письму, он все-таки предполагал дальнейшее разрушение общины. [4]
Через двенадцать лет на Международном рабочем социалистическом конгрессе в Париже Плеханов уже констатировал:
«Пролетариат, образующийся вследствие разложения сельской общины, нанесет смертельный удар самодержавию». [5]
Рабочее движение было в самом зачатке, еще не нанесены были главные удары по общине, но развитие капитализма и мировые тенденции этого развития позволили прийти к выводу, что во главе будущей буржуазной революции в России окажется пролетариат. До этого предела Плеханов — революционер, он и в будущем будет указывать на то, что в недоверчивой Европе первым произнес на Парижском конгрессе:
«Революционное движение в России может восторжествовать только как революционное движение рабочих». [6]
И теперь надо бы понять, почему Плеханов придал такое значение рабочему классу в буржуазной революции и свержении самодержавия.
За четыре года до Парижского конгресса была переиздана работа Маркса с предисловием Энгельса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г». Главной же тенденцией европейской революции 1848 года было то, что она была буржуазной, но одной из ведущих политических сил в ней уже стал пролетариат.
«<…> пролетариат все более объединяется вокруг революционного социализма, вокруг коммунизма <…> Этот социализм есть объявление непрерывной революции <…>» [7]
Мы видим здесь еще ранний оптимизм Маркса, который затем догматически подхватил Троцкий. Оптимизм предполагал непрерывную мировую революцию, захватывающую и более отсталые феодальные нации, в то время — Германию. Однако, уже к концу своей деятельности классики существенно поменяли свой взгляд на мировую революцию и ее возможности. Во введении к исследованию Маркса Энгельс признал ошибочность первоначальных установок на перманентную революцию.
Во-первых, он отметил, что революции совершались большинством под руководством и в пользу меньшинства.
Во-вторых, требования радикальных движений, в том числе пролетарских, временно побеждали, но этим лишь способствовали закреплению более умеренных требований. [8]
И все-таки, в третьих:
«<…> обнаружилось, что в Париже уже невозможна никакая другая революция, кроме пролетарской». <Выделил я, Э.Н.> [9]
После Парижской коммуны, напуганная пролетарским движением буржуазия Европы и России постепенно утрачивала свой революционный пыл, и только ее нижние демократические слои примыкали к революционному рабочему движению. Именно этот факт выразил в своей речи Плеханов, а позже показал своей деятельностью, что он и сам был выразителем интересов городской демократии, т. е. революционной мелкой буржуазии.
Абсолютная монархия, является последней политической формой умирающего феодализма, его своеобразным империализмом, в котором сочетается и расцвет и загнивание. Такая роль абсолютной монархии изначально заложена в противоречии ее возникновения. На одной стороне лежит интерес феодалов в сохранении и приобретении земель. Весь этот интерес монарх, как главный феодал, берет на себя, заменяя одряхлевшую, конфликтующую и уходящую от политики вассальную систему раздробленных феодов. Как и римские рабовладельцы на определенном этапе дворяне оказываются готовы делегировать власть централизованному государству при сохранении их хозяйственной независимости основанной на земельной собственности.
Но сам этот процесс централизации все равно проходит не без борьбы, ведь на роль абсолютного феодала претендует сразу несколько семей. Во всех случаях победы монарха и абсолютизации его власти, работу выполнил лишь тот, кто смог опереться не только на феодальную армию и устаревшую систему привилегий, но и на новое третье сословие городов. Абсолютизм предваряла коммунальная революция, освобождение городов от власти феодалов. Эта революция происходила в разных формах. В одних случаях она была вооруженным переворотом города мастеров — первыми европейскими коммунами, в других простейшим выкупом и подкупом, иногда она была подавлена, как Новгородская республика и некоторым монархам, как Петру I, пришлось построить новые столицы, оторванные от старых феодально-купеческих связей.
Объективность этого процесса и его необходимость легко иллюстрируется гибелью многих средневековых этносов или попаданием в зависимость целых наций, таких как поляки, чехи, ирландцы, норвежцы.
Между тем, везде, где установилась абсолютная монархия, столичные города, т. е. именно те, которые обеспечили власть монарха, стали кузницей новой революционной силы. И эта сила превратилась позднее в могильщика королей и феодалов. Революция требует последовательности и решительности.
Такой решительности нет у буржуазии. Она готова лишь воспользоваться плодами чужого переворота. Поэтому в Нидерландах революцию совершали народные массы, воюющие за национальную независимость, в Англии и во Франции революция стала делом городских босяков — санкюлотов. Это был союз городских пролетариев и демократии, т. е. мелкой городской буржуазии. Но в эту эпоху, рабочий класс составлял лишь малую часть пролетариата, тогда как пролетариат еще не был классом, а представлял собой смесь рабочих мануфактур, наемных работников в мастерских ремесленников, подмастерьев, бродяг, обедневших или разорившихся ремесленников и торговцев. Эти люди не могли составить единство, они могли лишь на ограниченном отрезке времени обеспечить радикальную диктатуру якобинцев, после чего в потерянности уступить власть более умеренным революционерам.
Умеренные же не могли удержать власть в революционную эпоху, их реформы вращались между противоположными интересами, что и приводило к бонапартизму, к буржуазной диктатуре, когда только буржуазия как класс единственный раз объединяется и берет желаемое непосредственно, без боя.
Эта модель, ставшая классическим образцом, была разыграна Великой Французской революцией. А дальнейшее движение буржуазии в Европе и Америке лишь подтверждало французскую модель.
В свою очередь, дальнейшее развитие Европы, новые революции, вспыхнувшие в середине XIX века, показали, что отряды крупной буржуазии даже в демократическом перевороте стали выполнять только реакционную роль, а вся остальная буржуазная масса, находящаяся под влиянием и властью крупных капиталистических семей стала отходить от революционности, составила оппортунистический костяк, готовый к консервативному отступлению и союзу с монархией при первых выстрелах пушек.
Опыт европейской буржуазии стал опытом русской буржуазии. Под напором европейских революций и Парижской коммуны русская буржуазия с первого дня своей политической активности проявила себя как верный союзник самодержавия, как консервативный, а чаще, как реакционный класс. Интересы буржуазии отстаивали разночинцы, образованные представили межклассовой прослойки, к которым принадлежал и сам Плеханов. При этом его политическая судьба сложилась так, что он вошел в социалистическое движение в эпоху второй революционной ситуации в России, которая, между прочим, была ознаменована началом стихийной экономической борьбы рабочего класса, которая с самого начала носила попытки его политической организации, солидарности, готовности к более решительным действиям и с первых же дней приносила не только поражения, но и временные победы, уступки отдельных хозяев.
Следы этого воздействия легко увидеть в ранней публицистике Плеханова. Пролетарскую борьбу описывают статьи «С новой бумагопрядильни», «С бумагопрядильной фабрики Кенинга», «Волнение в среде фабричного населения». [10]
И, конечно, первые победы российского пролетариата на сегодняшний «вкус» были «смехотворны». Рабочие отстояли только на одной фабрике только 15 минут рабочего времени. Но в сравнении с бессмысленным и беспощадным крестьянским бунтом, в сравнении с самоубийственным террором одиночек — это была устойчивая, осязаемая, самостоятельно достигнутая победа.
«Два дня на фабрике работа продолжалась до 81⁄4 час, возбуждая общее неудовольствие рабочих; но на третий день кому-то пришло в голову завернуть главный газопроводный кран в 8 часов и таким образом прекратить работу. Как только кран был завернут, рабочие подняли крик, начали бить стекла, портить основу (испорчено 9 основ) и густой толпой повалили с фабрики. Верный союзник отечественной промышленности, полиция не успела на этот раз явиться вовремя для восстановления «тишины и порядка», но за то на другой день после этого происшествия на фабрику явилась целая масса охранителей, и до сих пор работа продолжается в их присутствии, хотя уже не до 81⁄4, а только до 8 час.» <Курсив мой, Э.Н.>. [11]
И уже вскоре Плеханов убедился в самостоятельной организации рабочего класса, которая одна только и могла дать основу для возникновения рабочей марксистской партии в России, ставшей теоретическим и практическим руководителем трех революций.
«Слухи о стачке на Обводном канале стали распространяться между рабочими других фабрик, и на другой день человек 30—40 ткачей явились с фабрики Шау, что за Нарвской заставой; они решились пристать к стачечникам и предлагали выработать общие требования.
<…>
На сходке представителей от обеих фабрик обсуждались также меры для поддержания беднейших из стачечников, а таких, естественно, должно было более оказаться на фабрике Шау, где хозяин грозился прекратить выдачу припасов из своей лавки; поэтому решено было первые сборы отдать в пользу «шавинских». Сборы же предполагалось делать на всех фабриках и заводах; в этом смысле были напечатаны воззвания ко всем петербургским рабочим. Надежда на их помощь не оказалась тщетною; сборы делались почти повсеместно, и возбуждение рабочих во время этих сборов было подчас так велико, что грозило перейти в забастовку». [12]
И нужно заметить, что в наши дни временно победившая реакция, имея за спиной революции и победу рабочего класса, прикрылась таким трудовым законодательством, по которому забастовка солидарности и объединение действий нескольких предприятий оказываются невозможными в рамках легальной забастовки. И в этом смысле современному пролетариату стоит вспомнить, что в борьбе за экономические права на самых первых своих шагах русский пролетариат не нуждался в трудовом законодательстве, не оглядывался на царское правительство, а в своей нужде прямо обращался к своему классу и получал экономическую, политическую и моральную поддержку.
Через несколько лет Плеханов стал первым русским марксистом основателем и главным идеологом заграничной группы «Освобождение труда», которая дала старт теоретическому проникновению марксизма в Россию.
Итак, буржуазный революционер-разночинец Плеханов встал на позиции рабочего класса, потому что только рабочий класс и мог взять на себя борьбу и победу в буржуазной революции против царизма. Позже мы поймем, что Плеханов даже будучи марксистом остался народником, радикальным буржуазным революционером, возложившим на рабочий класс надежды на победу в демократической революции. Февральская буржуазная революция в России положила предел революционности Плеханова. Но к этой диалектике личной судьбы разночинцев, вставших в ряды рабочего класса, разделивших их интерес в труднейшие годы революционного подполья и отступивших после победы пролетариата мы вернемся лишь в следующих разделах исследования.
Пока мы выяснили главное, несмотря на свою первоначальную слабость и немногочисленность, только промышленный пролетариат мог встать во главе русской революции, только он мог возглавить интернациональное крестьянство России и потребовать разделить свою радикальную судьбу. Революция в России могла быть только пролетарской, а пролетарская революция не может остановиться на выполнении требований буржуазно-демократического переворота, она идет дальше к своей собственной победе к социалистическому перевороту и преобразованию общества.
Примечания:
1. История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) // Науч. послесловие Р.А Медведева. Репр. воспр. текста изд 1945 г. — М.: Логос, 2004. — 400 с. Место вып. ориг. изд. и изд-во: М.: Госполитиздат. — С.5 — 10.
2. Маркс К. Письмо в редакцию «Отечественных записок» // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. — М.: Госполитиздат, 1961. — Т.19, С.120.
3. См.: Маркс К. Письмо В.И.Засулич — Т.19, С.250 — 251.
4. См., напр.: Маркс К. Наброски ответа на письмо В.И.Засулич. Второй набросок. — Т.19, С.414
5. Плеханов Г.В. Речь на Международном рабочем социалистическом конгрессе в Париже (14 — 21 июля 1889 г. ) / Соч. В 24 т. // Под ред. Д.Рязанова: М.: Госиздат, 1926. — Т.4, С.54.
6. Там же.
7. Маркс К. Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г. //Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. — Т.7, С.91.
8. См.: Энгельс Ф. Введение к работе К. Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. — Т.22, С.534.
9. Там же. — С.537.
10. См.: Плеханов Г.В. С новой бумагопрядильни/ Соч. В 24 т. // Под ред. Д.Рязанова. — Т.1., С. 36 — 37; Плеханов Г.В. С бумагопрядильной фабрики Кенинга. — Т.1, С. 37 — 44; Плеханов Г.В. Волнение в среде фабричного населения. — Т.1, С. 44 — 55.
11. Плеханов Г.В. С новой бумагопрядильни. — Т.1., С.36.
12. Плеханов Г.В. Волнение в среде фабричного населения. — Т.1. С.47 — 48.
