Умственный труд в условиях фабричного производства

Большая часть партий, именующих себя коммунистическими, в своих программах дают «обновленное» определение рабочего класса, включающее в состав пролетариата работников умственного труда. Одновременно появились партии и движения, которые объявили интеллигенцию новой движущей силой общественного развития, а свои партии авангардом нового прогрессивного класса, который должен взять на себя миссию пролетариата.

Появились и соответствующие теоретические обоснования, которые можно свести к формуле: наука стала ведущим производством, следовательно, ее носители — теперь главная производительная сила.

Вот цитата из программы КПРФ.

«Научно-технический прогресс ведет к коренному качественному и структурному обновлению рабочего класса города и деревни. Инженерно-технические и научные работники, труженики сферы обслуживания в большинстве своем сегодня также являются наемными работниками. В результате этого складывается передовой отряд, ядро современного рабочего класса. В нем коммунисты видят свою главную социальную опору».(¹)

Другой узнаваемый документ — «После капитализма. Манифест движения Суть времени»

 «Мы признаем, что место интеллигенции как прослойки занимает когнитариат как класс, обладающий в XXI веке всеми правами, вытекающими из того, что наука стала полноценной производительной силой».(²)

Казалось бы основательно подобранными выписками из классиков легко изобличить мелкобуржуазную идеологию всего этого «новейшего» движения левых. Но тенденция реформы понятия пролетариат приобрела сегодня такой широкий размах, что отмахнуться от нее лишь с помощью наклеивания ярлыка не удастся.

Лозунги, программы и партии являются отражением действительного соотношения сил в классовой борьбе. И если революционно настроенные организации ищут точку опоры в среде умственных работников, то это связано с тем, что в течение последних пятидесяти лет интеллектуалы были активными участниками всех революционных движений в развитых странах, включая социалистический лагерь. Политическая ангажированность работников умственного труда имела принципиальное отличие от революционных порывов интеллигенции XIX века. Отличие заключалось в самостоятельном классовом интересе, собственной массовости и организованности.

Эти черты можно заметить, когда интеллектуалы выступали, как вдохновители студенческой революции 1968 года, как активные участники «пражской весны», как главная общественная сила против войны во Вьетнаме, как могильщики советской власти в СССР. Следовательно, с новой силой приходится считаться и правым, и левым политическим партиям.

Как марксизм возник не на пустом месте, а в качестве теоретического ответа на уже разгоревшуюся борьбу рабочего класса, так и современные попытки партий и теоретиков создать обновленное учение классовой борьбы опирается на уже разгоревшуюся борьбу образованных специалистов.

Марксистский анализ не может обойти стороной такую заметную реальность революционного движения. А так как реальность сравнительно молода и случилась в общественной жизни после смерти классиков, то анализу не помогут поиски ответа в собраниях сочинений Маркса, Энгельса, Ленина и, даже более близкого к нашему времени, Сталина. Сама история заставляет марксистов включить в работу собственный ум.

Для начала необходимо понять, что революционная ангажированность, а тем более, прямое революционное действие не могут возникнуть на пустом месте. Должно было произойти что-то очень серьезно разозлившее бывших индивидуалистов настолько, что они смогли действовать организованно. Причем это «нечто» случилось и в буржуазных, и в социалистических странах. Оставим в стороне и предположение, что интеллектуалов разозлили «плохие дяди» из злого умысла, глупости или дурной организации. Злому умыслу, глупости и дурной организации всегда предшествуют материальные изменения, которые нарушают соответствие производительных сил и производственных отношений.

Таким возмутителем старого мира является научно-технический переворот, произошедший в 50-60-е годы прошлого века, т. е. как раз пятьдесят лет назад. Но научно-технический переворот не сделал науку самостоятельной производительной силой, как стараются доказать современные левые. И тем более наука не стала основной производительной силой. Ну не может быть производительной силой экспериментальная лаборатория. В современном мире лаборатория становится производством лишь тогда и в тот момент, когда материально и организационно преобразуется из лаборатории в фабрику, превращая научных сотрудников в технологов и рабочих.

Поэтому можно говорить, что научно-технический переворот привел к возникновению наукоемкого производства. А наукоемкое производство потребовало специалистов с высшим образованием. Нельзя сказать, что научно-технический прогресс отправил в прошлое индустриальную эпоху. На данном этапе развития он как раз расширил границы индустрии. Но факт количественного изменения повлек за собой разложение очень старых и очень нужных раннему капитализму феодальных сословий.

Такие процессы в целом соответствуют предсказанию Манифеста об упрощении при капитализме всех классовых отношений.

 «Наша эпоха, эпоха буржуазии, отличается, однако, тем, что она упростила классовые противоречия: общество все более и более раскалывается на два большие враждебные лагеря, на два большие, стоящие друг против друга, класса — буржуазию и пролетариат». (³)

Марксизм никогда не занимался исследованием классовой истории интеллигенции, принимая как данность возникновение при капитализме межклассовой прослойки, состоящей из представителей свободных профессий, работников умственного труда, не связанных или слабо связанных с фабричной организацией. Сравнительно малое количество инженеров и управленцев, которое требовало для себя производство вплоть до середины XX века, делало специалистов исключительным сословием, оставляя для них некоторые привилегии и свободы, что, в свою очередь, роднило фабричных умственных работников с представителями подлинно свободных профессий: писателями, учителями, адвокатами…

Интеллигенция сохраняла свою единую социальную обособленность и не вызывала по поводу себя необходимость исследовать происхождение и докапиталлистические сословные признаки.

В статье «Классы+стратификация=модификация» (⁴) я уже показал, что интеллигенция есть такое же преходящее явление, как любое другое сословие, социальная группа или класс. До капитализма ее функции выполняли другие классы от рабов до дворян, и на других экономических условиях, не за денежное вознаграждение, не за гонорар. Исключения древности, так и остались исключениями, потому что иных условий не могло предоставить экономическое развитие и соответствующие ему отношения.

Пожалуй, по этому пункту могут включиться в спор любители «современного» марксизма с цитатой из Грамши. Придется опередить.

«Всякая социальная группа, рождаясь на исходной почве существенной функции в мире экономического производства, органически создает себе вместе с тем один или несколько слоев интеллигенции, которые придают ей однородность и сознание ее собственной роли не только в экономике, но и в социальной и политической области: предприниматель-капиталист создает вместе с собой технического специалиста для промышленности, ученого — специалиста по политической экономии, организатора новой культуры, нового права…» (⁵)

Уже в этой цитате видно, что Грамши в своих рассуждениях покинул материальную почву, он описывает структуру парламента, представительных групп, но не реальное общество, где умственные работники далеко не всегда связаны с задачами класса, который сознательно или бессознательно представляют. И эмпирическое представление о том, что интеллигенция является межклассовой прослойкой гораздо ближе к истине.

А между тем, в будущем функции интеллигенции возьмет на себя другая группа. Будем точнее, освободив себя от излишнего рабочего времени, функции интеллигенции возьмет на себя рабочий класс, и этот момент станет знаком перехода рабочего класса в новое состояние, его отмирания как класса.

Только так, а не иначе можно понимать известные слова Маркса из «Немецкой идеологии»:

«<…> в коммунистическом обществе, где никто не ограничен исключительным кругом деятельности, а каждый может совершенствоваться в любой отрасли, общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра — другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, — как моей душе угодно, — не делая меня, в силу этого, охотником, рыбаком, пастухом или критиком». (⁶)

На самом деле, кто только не пенял на это «…утром ловить рыбу <…> вечером предаваться критике…», но полный коммунизм состоится только при полном стирании границ между «рыбаком» и «критиком», между тем кто за всех думает и тем, кто за всех делает. И он действительно возможен при условиях, о которых говорится в «Критике готской программы».

«На высшей фазе коммунистического общества, после того как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются Полным потоком…» (⁷)

Условия:

1. «исчезнет <…> подчинение разделению труда»;
2. «труд перестанет быть только средством для жизни»;
3. всестороннее развитие индивидов;
4. вырастут производительные силы.

Стоит заметить, что исчезновение подчинения разделению труда и отмена разделения — далеко не одно и то же. А три других условия поясняют, что революционным образом уменьшится количество необходимого труда. И уже отсюда можно заключить, что «предаваться критике» каждый член коммунистического общества будет не после многочасовой и изнурительной «охоты» или «рыбалки», а после непродолжительной и интересной, хотя и необходимой работы. То есть каждый станет и производителем материальных средств для жизни, и творцом культуры, взяв на себя необременительные функции рабочего и увлекательные задачи интеллигенции. А производительные силы вырастут на столько, что и функции рабочего потребуют, в основном, умственного труда.

Этот исторический момент еще далеко, а молот истории уже начал разлагать и дробить прослойку.

На фоне отмирания интеллигенции, ее историческая судьба приобрела в теории марксизма новые смыслы. Констатация факта, т. е. существования особой интеллектуальной прослойки, в настоящий момент демонстрирует относительную незавершенность классовой теории. Только теперь становится понятным, что «свободные профессии» были осколком «города мастеров», последним остатком феодального третьего сословия, средневекового цеха ремесленников, который капиталистическая организация затронула лишь в последнюю очередь.

Единственным возражением в данном случае может быть лишь сомнение в том, а обладают ли интеллигенты средствами производства, как другие ремесленники? Оставив в стороне такие едва заметные вещи, как библиотека, инструмент медика, дом для приема клиентов, укажу на другую важную собственность — интеллектуальную. Она у интеллигенции была вплоть до научно-технического переворота. И в настоящий момент умственные работники лишаются, прежде всего, интеллектуальной собственности.

Правда есть у некоторых коммунистов мнение, что:

«Интеллигенция продает не свою способность к труду, а свою интеллектуальную собственность».(⁸)

И, следовательно, требуются разъяснения. Подобная мысль, далеко не новая, и крепко прижилась в рядах тех, кто считает себя ортодоксальными большевиками. Часто в «домашних» дискуссиях приходится слышать, что в развитых странах и в России существует обширное законодательство об интеллектуальной собственности, и оно дано интеллигентам чуть ли не в дар за послушание. И я уже утомился объяснять, что такого рода законы пишутся для абсолютно противоположных целей, что они констатируют фактически произошедший отрыв интеллектуальной собственности от ее производителя. Поэтому подтверждаю свою мысль Гражданским Кодексом РФ.

«Правообладатель может распорядиться принадлежащим ему исключительным правом на результат интеллектуальной деятельности или на средство индивидуализации любым не противоречащим закону и существу такого исключительного права способом, в том числе путем его отчуждения по договору другому лицу (договор об отчуждении исключительного права) или предоставления другому лицу права использования соответствующих результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации в установленных договором пределах (лицензионный договор)». (⁹)

Интеллектуальная собственность, как органическая часть собственности на средства производства, стала предметом производства и торговли, товаром, отчуждаемым от его производителя.

На заре капитализма инструмент ремесленника был отчужден вследствие того, что его вытеснила более эффективная машина. В настоящий момент такие же процессы окончательно разрушают девственные институты авторского права.

В данный момент не будем расширять текст описанием конкретных процессов вытеснения ремесленного умственного труда промышленным. Для этой цели готовятся отдельные статьи по нескольким отраслям.

Предпринимательский характер интеллектуальной деятельности вырастал из средневековых отношений меценатства. При первоначальном капитализме, когда сам капитал еще носил личный характер, часть буржуазии вкладывала средства в крупные научные и творческие имена.

Со стороны интеллигенции отношение к этому воспринималось, как связь клиента и мецената, но буржуазия уже вносила свой инвестиционный интерес во взаимодействия с интеллектуалами, бессознательно подготавливая конечный итог. А конечный итог стал предсказуемым, когда между исполнителем и инвестором появился менеджер-предприниматель.

Но и это отношение еще сохраняет консервативную «свободу» интеллигенции, выражающуюся в анархии индивидуального выбора времени и направления работы.

Начиная с 60-х годов и до сегодняшнего дня анархия разделения труда интеллигенции неуклонно заменяется плановым фабричным разделением труда. Следствие такой метаморфозы — неизбежная утрата интеллектуальной собственности производителем, и замена дохода от ее продажи на доход от продажи умственной рабочей силы.

Интеллигенция, как политическое, экономическое и социальное единство перестает существовать. Она, как и другие сословия, при развитии буржуазных отношений разлагается на буржуазию и рабочий класс.

Мы все еще видим знаки уходящей эпохи. Вот писатель, вот ученый, вот адвокат, вот певица. С каждым таким «вот» связывают известные имена. Но все чаще эти имена при близком исследовании можно связать не с индивидуальной работой, а только с брендом, который представляет работу коллектива и определенный бизнес, где конкретные исполнители и владельцы искусно спрятаны за брендом.

Когда певица без голоса, слуха и таланта демонстрирует и то, и другое, и третье, понятно, что в этом конечном продукте присутствует труд работников концертного зала или студии записи, что этот труд стал возможным благодаря прошлому труду создателей акустических систем, костюмеров, дизайнеров, и что все это стоило огромных денег, которые мог предоставить только какой-либо конкретный капитал, и что, конечно, этот капитал является главным потребителем прибавочного труда всех создателей шоу.

Такую же цепочку теперь можно выстроить и для появляющихся несколько раз в год романов, и для научных разработок, и для большого адвокатского предприятия, и для предприятия, носящего громкое звание политик…

Это еще не говорит о том, что создатели шоу, романов и политических образов стали рабочими, но это уже говорит о том, что такие предприятия не увенчаны именем интеллигента, и что ни в одном среднем звене такого предприятия интеллигента не существует.

Еще важнее, что, наряду с адвокатской конторой, научным коллективом и офисом политика, вот уже несколько десятилетий возникают фабрики, оснащенные интеллектуальным оборудованием, станками с ЧПУ, и что это оборудование и станки могут обслуживать только специалисты, часто с высшим образованием.

Разложение интеллигенции стало фактом, но этот процесс еще не завершен. Соседи, родственники, однокурсники, коллеги и т. п. — все еще связаны между собой миллионом культурных нитей, плетущих мелкобуржуазные образы и заблуждения. Связи, образы и заблуждения ставят барьер между промышленными рабочим классом и работниками умственного труда, но приоткрывают для интеллектуалов призрачный коридор на вершину Стива Джобса.

И хотя коридор — призрачный, а барьер — уже не материальный, условные рефлексы задерживают возникновение новых связей.

Если проследить на основе сказанного историю интеллектуального бунта от парижских баррикад до стояния на Болотной, то легко заметить, что благородное негодование быстро сменялось затишьем, когда лидеры становились модным брендом, получая таким образом успокоительную пилюлю от буржуазии. Следовательно, сам этот бунт направлен в обратную сторону, против прогресса. В настоящий момент большая часть интеллектуалов все еще смотрит в сторону потерянного рая, яростно сопротивляясь утрате своих феодальных свобод, пугаясь быстрого и неизбежного падения в ряды пролетариата.

Примечания: