Можно сказать, что меня в теорию привела производственная необходимость. После института мне довелось работать на различных должностях в геологоразведочной экспедиции на Чукотке. Довольно быстро мне пришлось обнаружить, что наша «цветущая действительность» существенно отличается от той, что изображается в газетах. Известный принцип «сегодня – рекорд, завтра – норма!», якобы исповедуемый рабочим классом, на деле тормозил рост производительности труда. То и дело приходилось сталкиваться с тем, что буровые или горнопроходческие бригады саботировали работу, лишь бы не допустить заметного превышения норм времени, дающего основания для их пересмотра. Порой, вспыхивали серьезные конфликты между бригадами по этому вопросу. Тех, кого в печати гордо величали передовиками, товарищи обзывали рвачами: «Вы сегодня вырвете зарплату, а завтра нам всем нормы порежут». И общественное рабочее мнение всегда почему-то оказывалось отнюдь не на стороне передовиков.
В общем, довольно быстро я понял, что оплата по труду является одним из главных тормозов производительности труда, который не может пересилить ни сдельщина, ни премиальная система. Понятно, что при таких выводах я с воодушевлением встретил перестройку, да быстро охладел, обнаружив, что кроме пустой болтовни о человеческом факторе и новом мышлении больше ничего она не принесла.
Вот тогда-то я и решил попытаться оспорить вывод Маркса о социалистичности «социалистического» распределения по труду. Каково же было мое изумление, когда я обнаружил, что спорить надо отнюдь не с Марксом, что и через полтора века после Маркса, не смотря на множество академических институтов, занимающихся общественными науками, наши идеологи марксистскую теорию просто не понимают. Крушение социализма – неопровержимое доказательство этого.
Коммунизм через призму материалистического понимания истории
Основное противоречие социализма
«Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их осуществления в недрах самого старого общества»» [2, Т.13, 7].
С этой цитаты Маркса из предисловия к работе «Критика политической экономии» я начал не случайно. Без нее не понять сущность социализма, его место в истории человечества. Стоит чуть вдуматься в слова основоположника марксизма, как сразу становится ясно, что по Марксу социалистическая революция происходит тогда, когда уже имеются все необходимые материальные предпосылки для следующей, т.е. коммунистической, формации. И вот тут-то и обнаруживается самая большая проблема, никогда ранее в истории не возникавшая. Во всех предыдущих формациях доминировали два класса: собственников и не собственников, но в недрах общества существовали и другие классы, до поры до времени находившиеся в подчиненном состоянии. При смене формаций происходила просто замена одной пары собственников — не собственников, на другую, соответствующую новым требованиям производительных сил.
Иное дело при исчерпании своего ресурса капитализмом: в его недрах не оказывается новой пары классов, способных принять на себя бремя руководства прогрессом. Свергнуть класс буржуазии может только второй буржуазный класс – пролетариат, который должен быть уничтожен так же, как буржуазия. Поэтому впервые в истории между формациями возникает переходный период, во время которого у власти находится вчерашний угнетенный класс, и соответствующий ему новый тип государства – диктатура пролетариата. Таким образом, социализм, с одной стороны, уже не является капитализмом, поскольку ликвидирует класс буржуазии, но, с другой стороны, все еще сохраняет такой важный признак предыдущей формации, как сохранение буржуазного класса не собственников – пролетариата. В этом-то как раз и заключается двойственность (или переходность) социализма: он уже не капитализм, но все еще не коммунизм. Именно диктатура пролетариата должна выполнить задачу уничтожения капитализма, ликвидировав вначале класс буржуазии путем национализации капитала, а затем и пролетариат, и, соответственно, саму себя, обеспечив тем самым переход к коммунизму. Как записано в Уставе Международного Товарищества Рабочих, «освобождение рабочего класса может быть завоевано самим рабочим классом» [2, т.17,445].
Возможно, найдутся читатели, которые, едва прочитав, ринутся возражать, и даже, наверняка, подберут подходящие цитаты, чтобы показать, что национализация производства как раз и направлена на уничтожение рабочего класса. Не советую зря тратить наше общее время, поскольку я тоже без труда отыщу немало цитат, показывающих, что национализация производства лишь создает условия для данного действия. Впрочем, и без цитат известно, что любой класс характеризуется, во-первых, своим отношением к средствам производства, а во-вторых, присущим ему способом присвоения. А то, что пролетарский способ присвоения по труду, совсем недавно провозглашавшийся чуть ли не главным завоеванием социализма, насквозь буржуазен, классиками никогда не скрывалось.
Вот, например, что пишет Маркс в «Критике Готской программы»:
«Мы имеем здесь дело не с таким коммунистическим обществом, которое развилось на своей собственной основе, а, напротив, с таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества и которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном, сохраняет родимые пятна старого общества, из недр которого оно вышло…
Поэтому равное право здесь по принципу все еще является правом буржуазным, хотя принцип и практика здесь уже не противоречат друг другу, тогда как при товарообмене обмен эквивалентами существует лишь в среднем, а не в каждом отдельном случае.
Несмотря на этот прогресс, это равное право в одном отношении все еще ограничено буржуазными рамками. Право производителей пропорционально доставляемому ими труду; равенство состоит в том, что измерение производится равной мерой – трудом» [2, т.19, 18-19].
Комментируя это высказывание Маркса, Ленин объясняет в работе «Государство и революция»:
«Таким образом, в первой фазе коммунистического общества (которую обычно зовут социализмом) «буржуазное право» отменяется не вполне, а лишь отчасти, лишь в меру уже достигнутого экономического переворота, т.е. лишь по отношению к средствам производства. «Буржуазное право» признает их частной собственностью отдельных лиц. Социализм делает их общей собственностью. Постольку – и лишь постольку – «буржуазное право» отпадает.
Но оно остается все же в другой своей части, остается в качестве регулятора (определителя) распределения продуктов и распределения труда между членами общества…
Это – «недостаток», говорит Маркс, но он неизбежен в первой фазе коммунизма, ибо, не впадая в утопизм, нельзя думать, что, свергнув капитализм, люди сразу научатся работать на общество без всяких норм права, да и экономических предпосылок такой перемены отмена капитализма не дает сразу» [3, т.33, 94-95].
А дальше Ленин выдает вообще столь нелестную характеристику социализму и диктатуре пролетариата, что если бы эта фраза принадлежала не ему, а, к примеру, автору этих строк, то наверняка бы уже на следующий день после публикации «правоверные» коммунисты заполонили бы интернет возмущенными воплями:
«В первой своей фазе, на первой своей ступени коммунизм не может еще быть экономически вполне зрелым, вполне свободным от традиций или следов капитализма. Отсюда такое интересное явление, как сохранение «узкого горизонта буржуазного права» — при коммунизме в его первой фазе. Буржуазное право по отношению к распределению продуктов потребления предполагает, конечно, неизбежно и буржуазное государство, ибо право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права.
Выходит, что не только при коммунизме остается в течение известного времени буржуазное право, но даже и буржуазное государство – без буржуазии!» [3, т.33, 98-99].
Вот тебе и раз! – Оказывается, наш превозносимый до небес социализм, социалистическое государство (диктатура пролетариата) — это всего-навсего «буржуазное государство без буржуазии»! И назначение его – принуждение пролетариата к подчинению буржуазному принципу распределения по труду!
А теперь вспомним, что рабы поднимались на борьбу с рабством для того, чтобы уничтожить свой способ распределения по физиологической потребности, а вовсе не для того, чтобы всех превратить в рабов; что крепостные восставали против феодалов вовсе не для того, чтобы всех закрепостить, и станет предельно ясно, что классовая борьба пролетариата, в первую очередь, направлена против распределения по труду.
Не понимаю, как после этих работ классиков, изучаемых во всех вузах и постоянно цитируемых чуть не всеми трактователями марксизма, после работ, в которых подробнейшим образом буквально разжевано, что при социалистически обобществленных производительных силах все еще сохраняется буржуазное распределение по труду, то есть тот самый способ присвоения, ради уничтожения которого пролетариат как раз и поднимается на борьбу с капиталом, как, не обращая внимания на это, наши обществоведы могли почти столетие искать, а многие умудрились до сих пор не обнаружить, основное противоречие социализма!
Социализм — переходный период от капитализма к коммунизму
Прежде, чем перейти далее к рассмотрению темы, необходимо уточнить понятие социализм. Сейчас под этим термином каждый понимает все, что хочет. В результате возникает невероятная путаница: думаешь, что перед тобой единомышленник, ан нет, — оказывается у него на уме нечто совсем иное, чем следует из его слов.
Вообще-то, термины «социализм» и «коммунизм» в общепринятом (не научном) понимании являются синонимами и означают общество с обобществленными средствами производства. Впервые различие в трактовке этих терминов проявилось в середине Х1Х века. Энгельс объяснил это в предисловии к немецкому изданию «Манифеста Коммунистической партии» 1890 года следующим образом:
«… в момент его («Манифеста». – В.Т.) появления мы не могли назвать его социалистическим манифестом. В 1847 г. под социалистами понимали двоякого рода людей. С одной стороны, приверженцев различных утопических систем, особенно оуэнистов в Англии и фурьеристов во Франции… С другой стороны, — всевозможных социальных знахарей, которые намеревались с помощью различных всеисцеляющих средств и всякого рода заплат устранить социальные бедствия, не причиняя при этом ни малейшего вреда капиталу и прибыли. В обоих случаях это были люди, стоявшие вне рабочего движения и искавшие поддержки скорее у «образованных» классов. Напротив, та часть рабочих, которая убедилась в недостаточности чисто политических переворотов и требовала коренного переустройства общества, называла себя коммунистической… Социализм означал в 1847 г. буржуазное движение, коммунизм – рабочее движение. Социализм, по крайней мере на континенте, был вполне благопристойным, коммунизм – как раз наоборот. А так как мы уже тогда весьма решительно придерживались того мнения, что «освобождение рабочего класса может быть делом только самого рабочего класса», то для нас не могло быть и минутного сомнения в том, какое из двух названий нам следует выбрать» [2, Т.22, 62].
«Но в 1887 г. континентальным социализмом была почти исключительно теория, провозглашенная в «Манифесте» [Там же, 62]. Поэтому термины социализм, социалистический вновь получили распространение даже среди марксистов. Практически все рабочие партии использовали слово социализм в своих названиях. Даже Энгельс иногда им пользовался, правда, как правило, брал в кавычки.
Уже после смерти Энгельса, кто-то из известных марксистов (к сожалению, не помню, кто) предложил закрепить термин социализм за первой фазой коммунизма, то есть за переходным периодом от капитализма к коммунизму. Это предложение было воспринято современниками. Уже в «Государстве и революция» Ленин, говоря о первой фазе коммунистического общества, в скобках указал: «которую обычно зовут социализмом» [3,т.33,100]. Впрочем, еще долго даже Владимир Ильич нет-нет, да и употреблял это слово как синоним термина коммунизм. Например, в цитируемой работе, на той же странице он пишет: «… один еще переход средств производства в общую собственность всего общества («социализм» в обычном словоупотреблении)…». Обратим внимание: слово социализм он берет, по примеру Энгельса, в кавычки, т.е. обозначает общество с общественной собственностью на средства производства.
После Ленина большевики, а вслед за ними и коммунисты всего мира, под социализмом стали подразумевать исключительно переходный период от капитализма к коммунизму. Это подтверждается и материалами Х1Х съезда партии, на котором впервые говорилось о задаче завершения социалистического строительства и переходе к полному коммунизму, и последующими съездами КПСС. Для нескольких поколений советских людей социализм, переходный период, первая фаза коммунизма стали синонимами.
Наверное, первым в советской литературе попытался наполнить это понятие «новым» содержанием Платонов. После буржуазной реставрации последователей у него обнаружилось – вагон и маленькая тележка. Но ничего, кроме вреда, науке это не принесло. Если мы под социализмом понимаем переходный период, то, очевидно, для выяснения причин реставрации должны сосредоточить свое внимание на том, какие из задач переходного периода мы не выполнили, — без этого не понять, почему рабочий класс перестал считать нас своим авангардом. Если под социализмом понимаем нечто иное, то, соответственно, наука подменяется беллетристикой, а научный поиск – невразумительным умствованием, все дальше отодвигающим нас от решения проблемы.
Поэтому в моих работах социализм – это всегда синоним переходного периода и первой фазы коммунизма, а социалистическое государство – синоним диктатуры пролетариата.
Предыстория заканчивается в социализме, в социализме же начинается и новая эра — царство осознанной необходимости. Этого можно не понять, только если читать «Критику Готской программы» или «Государство и революция» с закрытыми глазами.
Платонов, к сожалению, этого не понял. У него первая фаза коммунизма — это целая эпоха, включающая в себя три способа производства. Ну что ж, можно только хмыкнуть скептически и пожать плечами: переходный период из трех способов производства? — Что-то здесь Платонов перемудрил…
Главная причина поражения социализма
Наконец-то мы можем дать научный ответ о главной причине крушения первой в истории социалистической системы.
В главе «Норма прибыли и стагфляция» я показывал, что современный капитал уже вплотную подошел к своему финалу. Иначе говоря, сегодня общество находится на рубеже формаций. Согласно установившимся стереотипам, канун крушения капитализма должен сопровождаться революционной активностью пролетариата в странах капитала. А на практике получилось совсем иное: пролетариат Запада и не подумал восставать против капитализма, зато пролетариат Восточного блока своим бездействием, а кое-где активными действиями, похоронил реальный социализм. Более того, социализм продолжает сохранять притягательную силу только в развивающихся странах, а в развитых странах его популярность неуклонно снижается. В результате вырисовалась непонятная картина: оказалось, что чем ближе к социализму, тем меньше желающих бороться за его победу. Из-за этих парадоксов разочарование в теории оказалось столь сильно, что вчерашние коммунисты либо стали целыми партиями покидать коммунистический лагерь, либо, сохраняя на словах верность коммунистической идее, ударились в махровый оппортунизм, либо, закрыв глаза на явное несоответствие теории с практикой, упрямо держатся за теоретические взгляды времен ВКП(б), полностью игнорируя произошедшие с тех пор в мире изменения. Увы, ни одна из этих позиций популярности коммунистической идее не прибавляет.
Вообще-то, разобравшись с основным противоречием социализма, мы вполне способны разобраться с причиной выше указанных парадоксов самостоятельно. Лишь для усиления аргументации, я опять взываю к авторитету классиков. В работе «Анти-Дюринг» Энгельс объяснял:
«Пока тот или иной способ производства находится на восходящей линии своего развития, до тех пор ему воздают хвалу даже те, кто остается в убытке от соответствующего ему способа распределения… Лишь когда данный способ производства прошел уже немалую часть своей нисходящей линии, когда он наполовину изжил себя, когда условия его существования в значительной мере исчезли и его преемник уже стучится в дверь, — лишь тогда все более возрастающее неравенство распределения начинает представляться несправедливым…» [2,т.20,153].
Стагфляционный «звоночек» показал, что завершение эры капитала не за горами, что капитализм уже «наполовину изжил себя». Пора признать, что лозунг «каждому – по труду» может восприниматься справедливым только в развивающихся странах, но уже не может рассчитывать на популярность в наших условиях, т.е. на рубеже формаций, в промышленно развитых странах. Именно из-за этого российский рабочий класс шел на неимоверные жертвы во имя социализма в начале прошлого века, показывал чудеса героизма, защищая социализм, в середине ХХ века, и, без боя, сдал этот самый социализм в конце прошлого века. Пролетариат больше не хочет оставаться пролетариатом ни в капиталистическом, ни в социалистическом обществе.
Разумеется, коммунисты могут и дальше называть себя авангардом пролетариата. Но пока они не усвоят этот вывод, пролетариат их своим авангардом ни за что не признает.
Об экономической мотивации развития производительных сил
Понимаю, что все изложенное выше не очень-то стыкуется с тем, чему нас учили. Некто В.Захарченко, в советском прошлом работавший секретарем Барановичского горкома КПСС, чуть до истерики не дошел, когда я впервые поднял вопрос о мотивации развития производительных сил: «Нет такого понятия в марксизме! Есть понятие «мотивация труда»!»
И действительно: с термином мотивация труда все понятно: он относится к любому индивиду: работать, чтобы не умереть от голода. А вот термина мотивация развития производительных сил у основоположников я не встречал. Тем не менее, мотивация развития производительных сил существует. Она всегда принадлежит собственникам средств производства, заинтересованным в их развитии, поскольку это развитие ведет к приращению их богатства.
Объясняя это, Маркс заметил:
«Отсюда понятно фанатичное стремление капиталистов экономить на средствах производства. Когда ничто не расточается и не пропадает даром, когда средства производства расходуются именно так, как этого требует само производство – такое положение достигается частью при помощи дрессировки и обучения рабочих, частью при помощи дисциплины, которой капиталист подчиняет комбинированных рабочих и которая становится излишней при таком общественном строе, где рабочие трудятся на себя (Выделено мной. – В.Т.), она уже теперь становится почти совершенно излишней при поштучной заработной плате» [2, Т.25,95].
Чуть позднее он добавил:
«… Как мы видели раньше, рабочий в действительности относится к общественному характеру своего труда, к его комбинации с трудом других ради общей цели, как к некоторой чуждой ему силе; условием осуществления этой комбинации является чуждая рабочему собственность, расточение которой нисколько не затрагивало бы интересов рабочего, если бы его не принуждали экономить ее. Совершенно иначе обстоит дело на фабриках, принадлежащих самим рабочим, например, в Рочдейле (Речь идет об инициативе рабочих города Рочдейла, создавших потребительское кооперативное общество, явившееся зародышем кооперативного движения. – В.Т.)» [там же, 95].
Итак, как видим, Маркс показывал, что необходимость в принуждении к качественному производительному труду почти исчезает при поштучной (сдельной) оплате труда, т.е. когда производительный труд материально стимулируется, совсем исчезает там, где предприятия принадлежат самим рабочим, т.е. где рабочие заинтересованы в развитии производства как собственники.
Сразу отмечу, что Маркс отнюдь не пропагандировал превращения рабочих в собственников предприятий, поскольку в условиях погони за прибылью в этом случае рабочий коллектив превращается в совокупного капиталиста. И добавлю: в условиях аномально низкой нормы прибыли, т.е. стагфляции, любые попытки превращения рабочих в собственников вообще бессмысленны: когда получение прибыли невозможно, погоня за прибылью просто не может стимулировать ни капиталиста, ни рабочего заниматься развитием производства. Тем не менее, можем сделать вывод, что и по мнению Маркса средством, уничтожающим или, по крайней мере, минимизирующим потребность в принуждении к эффективному труду, является наделение производителя мотивацией в развитии производительных сил.
Но вообще-то, вопросы мотивации основоположниками рассмотрены крайне слабо. Объяснение я нашел в «Анти-Дюринге. Широко известный благодаря Энгельсу Евгений Дюринг сформулировал некогда целый ряд «фундаментальных» законов политической экономии, среди которых под №5 провозглашен следующий:
«В экономической области ничто не совершается без какого-либо материального интереса» [2, т.20, 229].
Энгельс всласть поиздевался над этими «естественными законами», в том числе над приведенным, назвав их «безнадежно затасканными обыденными истинами». Особо подчеркиваю: необходимость материального интереса, по мнению Энгельса, – обыденная истина. Видимо, поэтому ни он, ни Маркс специального внимания ей не уделял. Подтверждением этой гипотезы служит письмо Энгельса Конраду Шмидту от 5 августа 1890 года. Энгельс писал по поводу одной из дискуссий о распределении продуктов в будущем обществе – будет оно происходить соответственно количеству труда или иначе:
«Как ни странно, никому не пришло в голову, что ведь способ распределения существенным образом зависит от того, какое количество продуктов подлежит распределению, и что это количество, конечно, меняется в зависимости от прогресса производства и организации общества, а следовательно, должен меняться и способ распределения. Но все участники дискуссии рассматривают «социалистическое общество» не как что-то постоянно меняющееся и прогрессирующее, а как нечто стабильное, раз навсегда установленное, что должно, следовательно, иметь также раз навсегда установленный способ распределения. Но если рассуждать здраво, то можно все-таки: 1) попытаться отыскать способ распределения, с которого будет начато, и 2) постараться найти общую тенденцию дальнейшего развития» [2,т.37,370-371].
Вот, оказывается, в чем дело: Маркс, определив, что начнется все с распределения по труду, исключающего заинтересованность в развитии производительных сил, а дальнейшее развитие будет происходить в направлении к распределению по потребности, при котором материального интереса в результатах производственной деятельности быть просто не может, поскольку отсутствует уже сама производственная деятельность, не считал нужным эту тему выделять специально. И, пожалуй, это правильно: зачем тратить впустую драгоценное время на повторение того, что и так всем давно известно.
Но, к сожалению, со временем, коммунисты эту всем известную «обыденную истину» потеряли, полностью отдав на откуп либералам. Осталось проигнорированным высказанное на третьем съезде комсомола следующее предупреждение В.И. Ленина:
«Если бы только изучение коммунизма заключалось в усвоении того, что изложено в коммунистических трудах, книжках и брошюрах, то тогда слишком легко мы могли бы получить коммунистических начетчиков или хвастунов, а это сплошь и рядом приносило бы нам вред и ущерб, так как эти люди, научившись и начитавшись того, что изложено в коммунистических книгах и брошюрах, оказались бы не умеющими соединить все эти знания и не сумели бы действовать так, как того действительно коммунизм требует» [3, т.41, 302].
«Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество» [Там же,305].
В результате, когда решение вопроса перехода к коммунизму потребовало постановки в повестку дня проблемы мотивации развития производства, сделать это оказалось некому: начетчиков расплодилось великое множество, а умеющих соединить теорию с потребностями времени – с гулькин нос.
Закон экономии рабочего времени требует максимизации эффективности общественного производства для максимально полного удовлетворения постоянно растущих культурных и материальных потребностей человека. Очевидно, что максимальная эффективность будет достигнута тогда, когда каждый будет материально заинтересован в развитии производства. Однако чтобы заинтересовать каждого, необходимо кроме материальных ресурсов, предназначенных для обеспечения элементарного выживания человечества, иметь еще и определенный их запас для поощрения производственной активности каждого индивида. На заре цивилизации при крайне низкой производительности труда этот излишек был незначителен, и стимулировать каждого было невозможно. Поэтому и возникло специфическое разделение труда между теми, кто непосредственно создает материальные ценности, получая за это определенный минимум средств существования, и теми, кто материально заинтересован в развитии производительных сил и предоставляет этот минимум непосредственным производителям материальных благ. Именно поэтому, начиная с рабовладельческого строя, смена формаций всегда происходила по одному и тому же сценарию: когда содержание в повиновении эксплуатируемого класса становилось для господствующего класса собственников непосильной задачей, из недр старого общества на авансцену истории выходил новый класс собственников, подхватывающий эстафету развития производительных сил.
Совсем другая картина, когда теряет возможность для дальнейшего существования капитализм. Тенденция нормы прибыли к понижению лишает буржуазию стимулов к развитию производительных сил. В условиях глобализирующейся (т.е. реально уничтожающей национальные границы) экономики, тенденции, противодействующие падению нормы прибыли, описываемые Марксом в третьем томе «Капитала», уже не эффективны. Единственным путем для повышения отдачи от авансированного в производство капитала, является снижение расходов на оплату рабочей силы и повышение цен. В результате условия существования для трудящихся становятся все более невыносимыми. Для подавления их протеста буржуазное государство вынуждено постоянно наращивать аппарат принуждения, а это немыслимо без повышения налогов, которое еще более роняет норму прибыли буржуазии. Итог: верхи не могут, а низы не хотят сохранения старых порядков, т.е. с неизбежностью возникает революционная ситуация. Но запасного класса, заинтересованного в развитии производительных сил, не существует. Из этого следует вывод, что эра классового антагонизма завершается, что время, когда прогресс двигало меньшинство собственников средств производства, уходит в небытие, что теперь уже сама рабочая сила должна быть соединена с заинтересованностью в развитии производства. В этом главная и самая сложная задача социализма. И, как мы уже разобрались, решается она путем замены пролетарского распределения по труду на новое, заинтересовывающее каждого в развитии производительных сил.
О простом и сложном труде
Признаюсь, по первоначальной задумке сейчас должен был следовать параграф, посвященный первой коммунистической формации. Но поскольку проходившая в декабре 2009 года в Киеве конференция «Марксизм и современность: системный кризис предыстории как предмет философской рефлексии» показала, что даже философы пока не готовы принять идею коммунизма, состоящего из нескольких формаций, решил усилить аргументацию и, соответственно, существенно изменить завершающую часть этой статьи. В результате добавится много новых моментов, не соответствующих классическому марксизму, зато, как я рассчитываю, выиграет логика изложения.
Энгельс, в работе «Развитие социализма от утопии к науке», объяснял:
«Незрелому состоянию капиталистического производства, незрелым классовым отношениям сответствовали и незрелые теории» [2, т.19, 194].
Вопрос: были ли производительные силы во времена Маркса уже достаточно зрелыми для социализма? Сегодня ответ очевиден: конечно же, нет. Поэтому невероятный по научной дерзости прорыв, осуществленный Марксом в теории, не мог не сопровождаться некоторыми изъянами в силу именно не совершенства существовавших в его время производительных сил. Из-за этого попытки основоположников заглянуть в будущее, представить как будут выглядеть после победы пролетариата те или иные явления, не могли не иметь некоторых погрешностей или отпечатков утопизма. Это понимали и сами Маркс с Энгельсом, понимают это и современные марксисты. Вот только говорить об этом откровенно не любят: можно элементарно нарваться на неприятные обвинения в ревизионизме. Не прибавляют решимости и неизбежные негодующие выкрики из зала: «Как, вы смеете сомневаться в гении Маркса, в его выводах? Говоря о возможности ошибок у основоположников, вы тем самым льете воду на мельницу классового врага!»
Но на мой взгляд, открытие дороги в будущее настолько важно, что с лихвой перевешивает неприятности из-за мелких уколов со стороны догматиков. Поэтому по ходу этой статьи (так же как и походу последующих) мы будем, по мере возможности, избавляться от той дани утопизму, которую Маркс и Энгельс вынуждены были заплатить из-за того, что в их время материальные условия производства еще не позволяли дать иного ответа. Ну а в данный момент попробуем подвергнуть сомнению те представления об оплате простого и сложного труда при общественной собственности на средства производства, которые сложились у классиков и до сих пор не получили должной оценки наших современников.
Взгляды основоположников на проблему оплаты простого и сложного труда были едины, и их выразил Энгельс в «Анти-Дюринге»:
«В обществе частных производителей расходы по обучению работника покрываются частными лицами или их семьями; поэтому частным лицам и достается в первую очередь более высокая цена обученной рабочей силы: искусный раб продается по более высокой цене, искусный наемный рабочий получает более высокую заработную плату. В обществе, организованном социалистически, эти расходы несет общество, поэтому ему принадлежат и плоды, т.е. большие стоимости, созданные сложным трудом. Сам работник не вправе претендовать на добавочную оплату (Выделено мной. – В.Т.)» [2, т.20, 207].
Итак, «сам работник не вправе претендовать на добавочную оплату» за выполнение более сложного труда. Это значит, что и рабочий высочайшей квалификации, и инженер, и ученый мирового уровня должны получать за час работы столько же, сколько работник самой низкой квалификации. Именно из подобных высказываний Маркса и Энгельса возникло весьма широко распространенное мнение о «коммунистической уравниловке».
Подобный принцип распределения в Советской России был опробован в коммунах, но не выдержал испытания временем. Тем не менее, это мнение основоположников, насколько мне известно, никогда открыто не оспаривалось. Большевики просто тихой сапой его игнорировали. Например, Сталин 23 декабря 1925 г. в заключительном слове по политическому отчету Центрального Комитета XIV съезду ВКП(б) говорил:
«Никакого равенства не может быть, пока есть классы и пока есть труд квалифицированный и неквалифицированный (см. “Государство и революция” Ленина)» [4, т.7, 376]
Здесь Сталин, ссылаясь на Ленина, видимо, имел в виду следующее его высказывание:
«Справедливости и равенства… первая фаза коммунизма дать еще не может: различия в богатстве останутся и различия несправедливые, но невозможна будет эксплуатация человека человеком, ибо нельзя захватить средства производства, фабрики, машины, землю и прочее в частную собственность» [3, т.33, 93].
В годы социалистического строительства Сталин не раз возвращался к этой теме. Например, в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом 13 декабря 1931 г. он говорил:
«Уравниловка не имеет ничего общего с марксистским социализмом. Только люди, не знакомые с марксизмом, могут представлять себе дело так примитивно, будто русские большевики хотят собрать воедино все блага и затем разделить их поровну. Так представляют себе дело люди, не имеющие ничего общего с марксизмом. Так представляли себе коммунизм люди вроде примитивных «коммунистов» времен Кромвеля и французской революции. Но марксизм и русские большевики не имеют ничего общего с подобными уравниловскими «коммунистами»» [4, т.13, 118]
А вот, что он говорил в отчетном докладе ХУ11 съезду партии 26 января 1934 г.:
«… всякому ленинцу известно, если он только настоящий ленинец, что уравниловка в области потребностей и личного быта есть реакционная мелкобуржуазная нелепость, достойная какой-нибудь первобытной секты аскетов, но не социалистического общества, организованного по-марксистски, ибо нельзя требовать, чтобы у всех людей были одинаковые потребности и вкусы, чтобы все люди в своём личном быту жили по одному образцу. И наконец: разве среди рабочих не сохраняется разница как в потребностях, так и в их личном быту? Значит ли это, что рабочие стоят дальше от социализма, чем члены сельскохозяйственных коммун?
Эти люди, очевидно, думают, что социализм требует уравниловки, уравнения, нивелировки потребностей и личного быта членов общества. Нечего и говорить, что такое предположение не имеет ничего общего с марксизмом, ленинизмом. Под равенством марксизм понимает не уравниловку в области личных потребностей и быта, а уничтожение классов, т. е. а) равное освобождение всех трудящихся от эксплуатации после того, как капиталисты свергнуты и экспроприированы, б) равную отмену для всех частной собственности на средства производства после того, как они переданы в собственность всего общества, в) равную обязанность всех трудиться по своим способностям и равное право всех трудящихся получать за это по их труду (социалистическое общество), г) равную обязанность всех трудиться по своим способностям и равное право всех трудящихся получать за это по их потребностям (коммунистическое общество). При этом марксизм исходит из того, что вкусы и потребности людей не бывают и не могут быть одинаковыми и равными по качеству или по количеству ни в период социализма, ни в период коммунизма.
Вот вам марксистское понимание равенства.
Никакого другого равенства марксизм не признавал и не признаёт» [4, т.13, 356].
И чуть далее:
«Буржуазные писатели охотно изображают марксистский социализм, как старую царскую казарму, где всё подчинено «принципу» уравниловки. Но марксисты не могут быть ответственными за невежество и тупость буржуазных писателей» [Там же].
В общем, развитие социализма в СССР шло не по пути уравнительности, предсказанном Марксом и Энгельсом, а исходя из необходимости большей оплаты за более сложный труд. Это выразилось в создании единых тарифно-квалификационных справочников, которые устанавливали оплату труда в зависимости от его сложности. Этот же принцип был применен и к оплате умственного труда. Даже партмаксимум был отменен в 1934 году.
Кстати, по поводу партмаксимума. Известно, что и Маркс, и Ленин очень высоко ценили опыт Парижской коммуны. Идея партмаксимума – явно родом оттуда. Но насколько оправдано опыт того периода распространять в бесконечность? Парижская коммуна возникла в условиях, когда труд пролетариев был по преимуществу малоквалифицированным. Но ни сегодня, ни даже в 1917 году невозможно представить завод без использования высоко квалифицированной рабочей силы. Соответственно и подходы к оплате сложного труда у пролетариев изменились, по мере успехов в социалистическом строительстве менялись эти подходы и у партийных функционеров. Совершенно понятно, что в партию вступали для того, чтобы в ее рядах добиваться лучшей, более обеспеченной жизни для всех. Но партмаксимум устанавливал: если хочешь, чтобы ты и твоя семья жили хуже всех, вступай в партию. Разумеется, это не могло не вызывать недовольства и даже сопротивления со стороны партийных работников. Отмена партмаксимума, – закономерный итог этого недовольства, — вполне вписывалась в русло изменившихся взглядов на оплату сложного труда. В результате, по данным В.М. Сидорова, в 1940 году больше всех зарабатывали инженерно-технические работники – 696 рублей в месяц. За ними с очень большим отрывом следовали администраторы (служащие) со средним месячным заработком в 360 рублей. Средняя месячная зарплата рабочего составляла 324 рубля [5].
Но, повторюсь, никто не отважился открыто заявить, что уравниловка Маркса не выдержала испытания временем. И это главная причина того, что после провозглашения партией курса на построение в СССР полного коммунизма, задача ликвидации разницы между физическим и умственным трудом по-прежнему представлялась равной задаче ликвидации разницы в оплате физического и умственного труда. В результате сплошь и рядом оплата умственного труда оказалась ниже оплаты труда физического или сопоставима с ним. По данным того же В.М. Сидорова, в 1984 г. на первом месте по зарплате в промышленности уже были администраторы (служащие) с показателем 220 рублей в месяц. «Получка» рабочих составила 205 рублей в месяц. А ИТР оказались оттесненными на третье место с результатом 160 рублей [5].
Во времена Сталина за подобные теоретические фортели вполне можно было попасть во «враги народа», поскольку «уравниловка в области потребностей и личного быта есть реакционная мелкобуржуазная нелепость». Во времена Хрущева именно таким представлялся путь к коммунизму. Последствия оказались катастрофическими: умственный труд перестал быть престижным, имидж социализма в среде интеллигенции заметно упал, и, потеряв возможность за счет своего ума улучшить качество своей жизни законным образом, определенная часть работников умственного труда подалась в теневой бизнес, возродив при социализме класс подпольной буржуазии. Это еще одна существенная причина крушения социализма.
Сегодня, насколько мне известно, ни одна из коммунистических партий, действующих в странах СНГ, не выступает за уравниловку в оплате труда. Но этого мало. Марксизм – это наука. И если какие-либо положения не выдерживают проверки временем, необходимо понять причину ошибки, чтобы из-за неверных посылок не попасть в неприятную ситуацию в будущем.
На мой взгляд, причина указанной ошибки основоположников обусловлена тем, что Маркс не довел свою трудовую теорию до конца. Он правильно отметил, что более сложный труд имеет на рынке более высокую цену, но не увидел, что более сложный труд является трудом более умственным, что в действительности имеет место не двойственность, а тройственность труда: всякий абстрактный труд конкретен, всякий конкретный труд абстрактен, но и всякий живой труд одновременно является как трудом физическим, так и трудом умственным. А из этого следует, что на рынке стоимость рабочей силы определяется исходя из степени эксплуатации мозга. И пока марксисты не поймут это, пока этот вывод не будет взят на вооружение марксистскими партиями, ни о каком преодолении кризиса теории не может быть и речи.
О формах закона стоимости
Энгельс в «Анти-Дюринге» отмечал:
«Политическая экономия как наука об условиях и формах, при которых происходит производство и обмен в различных человеческих обществах и при которых, соответственно этому, в каждом данном обществе совершается распределение продуктов, — политическая экономия в этом широком смысле еще только должна быть создана» [2, Т.20, 153-154].
К сожалению, спустя почти полтора столетия ситуация с политэкономией не улучшилась. Попробуем хоть чуть-чуть сдвинуть дело с мертвой точки.
В письме Людвигу Кугельману от 11.07.1868 г. Маркс писал:
«Всякий ребенок знает, что каждая нация погибла бы, если бы она приостановила работу не то что на год, а хотя бы на несколько недель. Точно так же известно всем, что для соответствующих различным массам потребностей масс продуктов требуются различные и количественно определенные массы общественного совокупного труда. Очевидно само собой, что эта необходимость распределения общественного труда в определенных пропорциях никоим образом не может быть уничтожена определенной формой общественного производства, — измениться может лишь форма ее проявления. Законы природы вообще не могут быть уничтожены. Измениться, в зависимости от исторически различных состояний общества, может лишь форма, в которой эти законы прокладывают себе путь…
Задача науки состоит именно в том, чтобы раскрыть, как закон стоимости прокладывает себе путь» [2, т.32, 460-461].
Нельзя сказать, что это политэкономическое завещание Маркса осталось проигнорированным. Отталкиваясь от него, Н. Бухарин пришел к совершенно правильному выводу, что закон стоимости является лишь формой существования закона пропорциональности трудовых затрат. Из этого следует, как считал он (и до настоящего времени считает большинство марксистов), что при социализме закон пропорциональности должен действовать напрямую, не маскируясь в одежки закона стоимости, то есть экономика социализма должна быть плановой, подобной той, что существовала в СССР. К этому выводу нас подводят и взгляды Энгельса на социализм, изложенные в «Анти-Дюринге».
Тем не менее, этот вывод является ошибочным. Бухарин, а вслед за ним и остальные марксисты, не обратил внимания на очень важное замечание Маркса о необходимости «раскрыть, как закон стоимости прокладывает себе путь». Совершенно очевидно, что так же как при рабовладельческом строе невозможна буржуазная революция, точно так же невозможно перейти от какой-либо формы закона стоимости к другой, минуя промежуточные формы. Не понятно почему, но, не смотря на то, что Маркс то и дело указывал на это обстоятельство во всех трех томах «Капитала», теоретики умудрились не заметить, что при капитализме действует не трудовая форма закона стоимости, определяемая формулой c+v+m, а товарная, определяемая формулой Издержки Производства + Прибыль. Если исходить из этого обстоятельства, то становится ясно, что задача перехода к первокоммунизму заключается не в том, чтобы перевести экономику на рельсы закона пропорциональности, а в том, чтобы перевести ее на рельсы трудовой формы закона стоимости.
Для меня явилось полнейшей неожиданностью, что это мое положение будет встречено в штыки философами. То, что при капитализме действует именно товарная форма закона стоимости, а не трудовая, Маркс показывал неоднократно. Например, он писал:
«Если прибыль мы обозначим буквой p то формула W = с + v + m = к + m превращается в формулу W = k + p, или товарная стоимость = издержкам производства + прибыль.
Следовательно, прибыль, как мы ее сначала здесь имеем перед собой, есть то же самое, что и прибавочная стоимость, но только в мистифицированной форме, которая, однако, необходимо возникает из капиталистического способа производства. Так как при видимом образовании издержек производства нельзя обнаружить никакого различия между постоянным и переменным капиталом, то изменение стоимости, совершающееся во время процесса производства, неизбежно связывается не с переменной частью капитала, а со всем капиталом. Так как на одном полюсе цена рабочей силы выступает в превращенной форме заработной платы, то на противоположном полюсе прибавочная стоимость выступает в превращенной форме прибыли» [2, т.25-1, 43-44].
Как видим, Маркс обстоятельно разъясняет, что не трудовая форма закона стоимости действует при капитализме, а ее мистифицированная товарная форма, неизбежно возникающая из капиталистического производства. Именно поэтому, как он неоднократно показывал в «Капитале», буржуа и буржуазные экономисты оказались не в состоянии объяснить капиталистическое производство. Но наши марксиствующие философы встают на дыбы: «Трудовая форма закона стоимости является содержанием товарной. Так что, по-вашему, форма, а не содержание определяют капитализм?»
Здесь наши философы откровенно запутались. Мы рассматриваем капиталистический способ производства, следовательно, вопрос должен стоять о том, какая форма стоимости определяет его содержание. И нужно очень не хотеть, чтобы не заметить, что норма прибыли, а отнюдь не норма прибавочной стоимости является главным мотивом активности буржуазии, что норма прибавочной стоимости вообще не может выполнять при капитализме роль мотива, поскольку даже при неизменной норме прибавочной стоимости норма прибыли может изменяться.
Да и сам Маркс объяснял, что «возрастающая тенденция общей нормы прибыли к понижению есть выражение прогрессирующего развития общественной производительной силы труда, выражение свойственное капиталистическому способу производства (Курсив Маркса. – В.Т.)» [2, 25-1, 233].
И, хотя уже из этой цитаты предельно ясно, что именно норма прибыли, а не норма прибавочной стоимости относятся к содержанию капитализма, все же для особо непонятливых приведу еще одну цитату:
«… Поскольку норма увеличения стоимости всего капитала, норма прибыли, служит стимулом капиталистического производства (подобно тому, как увеличение стоимости капитала служит его единственной целью), понижение нормы прибыли замедляет образование новых самостоятельных капиталов и таким образом представляется обстоятельством, угрожающим развитию капиталистического процесса производства; оно способствует перепроизводству, спекуляции, кризисам, появлению избыточного капитала наряду с избыточным населением. Поэтому экономисты, считающие, подобно Рикардо, капиталистический способ производства абсолютным, чувствуют здесь, что этот способ производства сам создает себе пределы, и потому приписывают эти пределы не производству, а природе (в учении о ренте). Но что существенно в том страхе, который внушает им понижение нормы прибыли, так это – смутное сознание того, что капиталистический способ производства встречает в развитии производительных сил такой предел, который не стоит ни в какой связи с производством богатства как таковым; и этот своеобразный предел свидетельствует об ограниченности и лишь историческом, преходящем характере способа производства; свидетельствует о том, что капиталистический способ производства не является абсолютным способом для производства богатства, и что, напротив, на известной ступени он вступает в конфликт со своим дальнейшим развитием» [2, 25-1, 265].
Итак, капиталистический способ производства вступает в противоречие со своим содержанием, причем таким образом, что это противоречие может быть разрешено только путем устранения как способа производства, так и соответствующей ему формы закона стоимости. Устранение капиталистического способа производства, как известно любому марксисту, заключается в обобществлении средств производства. Устранение товарной формы закона стоимости, как понятно любому диалектику, состоит в переходе к следующей, т.е. к трудовой форме стоимости. Об этом писал уже Энгельс:
«Когда общество вступает во владение средствами производства и применяет их для производства в непосредственно обобществленной форме, труд каждого отдельного лица, как бы различен не был его специфически полезный характер, становится с самого начала и непосредственно общественным трудом. Чтобы определить при этих условиях количество общественного труда, заключающееся в продукте, нет надобности прибегать к окольному пути; повседневный опыт непосредственно указывает, какое количество этого труда необходимо в среднем. Общество может просто подсчитать, сколько часов труда заключено в паровой машине, в гектолитре пшеницы последнего урожая, в ста квадратных метрах сукна определенного качества. И так как количества труда, заключающиеся в продуктах, в данном случае известны людям прямо и абсолютно, то обществу не может прийти в голову также и впредь выражать их посредством всего лишь относительной, шаткой и недостаточной меры, хотя и бывшей раньше неизбежной за неимением лучшего средства, — т.е. выражать их в третьем продукте (в золоте, рублях или долларах. – В.Т.), а не в их естественной, адекватной, абсолютной мере, какой является время» [2, 20, 321].
Итак, задача сводится к тому, чтобы установить «какое количество этого труда необходимо в среднем». При всей сложности этой задачи, она не является невыполнимой. Ее решение сводится к созданию нормативов трудоемкости для средних условий производства. И, как мы знаем, совсем недавно с решением подобных задач успешно справлялись научно-исследовательские институты, специализирующиеся на разработке нормативов трудоемкости.
Мы разобрались, наконец, «как закон стоимости прокладывает себе путь» от товарной формы к трудовой. Причиной этого движения, как показал Маркс, является «прогрессирующее развитие общественной производительной силы труда». Теперь пора рассмотреть, как это «прогрессирующее развитие» скажется на трудовой форме закона стоимости.
При общественной собственности на средства производства, т.е. при социализме, система распределения общественных благ определяется системой оплаты труда. Эта система построена на основании установленной государством тарифной ставки первого разряда, т.е. установленной минимальной оплаты самого неквалифицированного труда. Оплата любого более сложного труда, включая умственный, привязана к тарифной ставке первого разряда с помощью повышающих коэффициентов. Нет никаких оснований считать, что в обозримом будущем (в том числе в начальном коммунистическом) эта система претерпит существенные изменения. Но научно-технический прогресс не стоит на месте. Физический труд неизбежно будет вытесняться и, в конечном счете, раньше или позже, будет полностью вытеснен трудом машинным. Спрашивается, как оплачивать умственный труд, если база сравнения – физический труд – будет отсутствовать?
Из этого следует, что и трудовая форма закона стоимости не вечна, что и она будет вытеснена очередной формой закона стоимости. Какой?
В предыдущем параграфе мы установили, что на рынке стоимость рабочей силы определяется исходя из степени эксплуатации мозга. Из этого следует, что существует еще одна форма закона стоимости – умственная, которая и должна принять эстафету у трудовой формы.
Но и умственный труд неизбежно будет вытеснен из производства. Вот тогда-то, после полного вытеснения человека из производственной сферы, и вступит в свои права закон пропорциональности трудовых затрат. Впрочем, поскольку затрат труда к тому времени не будет вообще, он, очевидно, будет уже называться по другому.
Наш путь к коммунизму
Перечитал статью, и остался доволен опубликованным. Зато наброски завершающей части заставили сильно призадуматься: в предыдущих параграфах я столь существенно отошел от первоначального плана, что сейчас просто не могу ему следовать: слишком много окажется повторений. После продолжительных раздумий решил, что пора подытожить написанное, лишь чуть-чуть подкрепив ранее сделанные выводы новой аргументацией.
Итак, рассмотрев ситуацию в мировой экономике, мы обнаружили, что еще в последней четверти прошлого века норма прибыли сделала свое «черное» дело, поставив мировую капиталистическую экономику на грань коллапса. То, что капитализм сумел справиться с ситуацией за счет разрушения социалистического содружества и овладения его рынками, не может опровергнуть вывод, что человечество сейчас находится на рубеже формаций, просто капиталу удалось отодвинуть свою кончину на несколько десятилетий. Отодвинуть, но не предотвратить переход к следующей формации, — уже коммунистической.
Исследовав условия, при которых происходит коммунистическая революция, мы убедились, что прямой переход от капитализма к коммунизму невозможен, что между капитализмом и коммунизмом неизбежен социализм — переходный период, в котором продолжает сохраняться один из буржуазных классов – пролетариат, что задача социализма как раз в том и состоит, чтобы этот класс уничтожить, и что это уничтожение пролетариата как класса происходит путем замены пролетарского распределения по труду на новое, соединяющее рабочую силу с заинтересованностью в развитии производительных сил. Иными словами, социализм – это растянутая во времени коммунистическая революция, последним революционным действием которой является уничтожение пролетариата. В дальнейшем коммунизм развивается уже на своей собственной, а не на заимствованной у капитализма, социальной базе. Революция завершается, начинается эволюционный путь развития.
Полагаю, новая трактовка коммунизма, в котором сохраняется материальная заинтересованность в развитии производительных сил, встретит неоднозначную реакцию. До настоящего времени в марксизме господствует мнение, что переход от социализма к коммунизму является переходом от распределения по труду к распределению по потребности. На всем протяжении советской истории такое мнение безоговорочно поддерживалось советскими коммунистами. Уже в 1939 году на 18 съезде партии обсуждалась идея перехода к высшей форме коммунизма. Программа КПСС, принятая на ХХ11 съезде КПСС, возвела идею построения коммунизма с распределением по потребностям в ранг реальной политической задачи. Разумеется, этот стереотип, десятилетия владевший умами, как и любые иные стереотипы, угнездившиеся в массовом сознании, мгновенно не может исчезнуть. Однако избавляться от него все же придется.
Для начала придется вспомнить, что марксизм не догма, а руководство к действию. Поэтому, обнаружив, что распределение по труду уже не устраивает рабочий класс, а сознание людей для перехода к распределению по потребностям явно не готово, мы просто обязаны сделать вывод, что перед полным коммунизмом должна быть еще, как минимум, одна формация коммунистического типа (я называю ее первокоммунизмом), с новым распределением, заинтересовывающим непосредственных производителей в развитии производительных сил.
Во-вторых, основоположники марксизма отнюдь не представляли коммунизм как единую формацию. Маркс, например, писал, что в коммунистическом обществе способ распределения жизненных средств «будет изменяться соответственно характеру самого общественно-производственного организма и ступени исторического развития товаропроизводителей» [2, т.23, 89]. Как показывалось ранее, это мнение разделял и Энгельс. А поскольку замена господствующего способа распределения является очевидным признаком смены общественной формации, то такие высказывания основоположников могут свидетельствовать лишь об одном: что путь к полному коммунизму они представляли несколько иначе, чем их последователи.
Но даже поняв, что задачей дня стал переход к первокоммунизму, мы мало приблизились бы к решению этой задачей, если бы не выполнили фактическое завещание Маркса своим последователям, если бы не определили «как закон стоимости прокладывает себе путь». Разобравшись, наконец, с формами закона стоимости, мы можем уже сейчас с достаточной достоверностью определить и способы распределения, диктуемые этими формами.
Так, первокоммунизму, при котором рабочая сила должна быть соединена с экономической мотивацией развития производительных сил, будет соответствовать распределение по производительности труда. Пока мы ограничимся этим выводом. В дальнейших работах, разобравшись с тем, как такое распределение будет функционировать, мы, возможно, уточним эту формулировку. Но совершенно ясно уже сейчас, что трудовая форма закона стоимости, которая будет определять содержание первокоммунизма, полностью исключит из практики такие категории как прибыль и норма прибыли, выдвинув на передний план прибавочную стоимость и норму прибавочной стоимости.
Во второй формации коммунистического общества умственная форма закона стоимости потребует распределения по уму. То, что сегодня мы совершенно не представляем, каким образом можно установить распределение по уму, совершенно ничего не значит, кроме того, что время для этого еще не пришло. Когда решение этой задачи встанет в повестку дня, все необходимое для ее решения будет иметься в наличии.
Лишь после того, как даже умственный труд окажется полностью вытеснен из производства машинами, закон пропорциональности трудовых затрат перестанет маскироваться в какие бы то ни было формы, а станет действовать напрямую. Только тогда наступит полный коммунизм с распределением по потребности, который, судя по высказываниям Маркса, начнет новую страницу в истории человечества — эру подлинного гуманизма.
Обращаю внимание читателей: все мои построения полностью соответствуют взглядам Маркса на преодоление отчуждения, диктуемого разделением труда. Речь, конечно, идет не о тех высказываниях основоположников, в которых они отдавали дань утопизму, как, например, Маркс, в «Немецкой идеологии»:
«…Как только начинается разделение труда, у каждого появляется какой-нибудь определенный, исключительный круг деятельности, который ему навязывается и из которого он не может выйти; он – охотник, рыбак или пастух, или же критический критик и должен оставаться таковым, если не хочет лишиться средств к жизни, — тогда как в коммунистическом обществе, где никто не ограничен каким-нибудь исключительным кругом деятельности, а каждый может совершенствоваться в любой отрасли, общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра – другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, — как моей душе угодно, — не делая меня в силу этого, охотником, рыбаком, пастухом или критиком» [2, 3, 31-32].
Всем понятно, что предпосылок для такого решения вопроса о разделении труда не существует сегодня и не возникнет завтра. Не может один и тот же человек сегодня работать хирургом, завтра – конструктором космических кораблей, послезавтра — программистом, а потом еще и токарем высшей квалификации, кондитером и т.д. Очевидно, что преодоление разделения труда пойдет другим путем. При переходе к первой коммунистической формации будет уничтожено разделение труда на собственников и не собственников средств производства; переход ко второй коммунистической формации, вызванный ликвидацией физического труда, знаменует ликвидацию противоположности между физическим и умственным трудом; и, наконец, с переходом к полному коммунизму, предопределенному вытеснением человека из производственной сферы вообще, будет ликвидировано всякое разделение труда, связанное с производством.
В одном из отзывов на эту мою работу, Олег Алексеев сообщил о несогласии с тем, чтобы общественно-экономические периоды, на которые я разделил коммунизм, назывались формациями. Он считает, что нужно придумать для них новый термин. Не имею никаких возражений против новой терминологии, но, во-первых, не считаю данный вопрос существенным, а во-вторых — обоснованным. Безусловно, если исходить из того, что переход от формации к формации является переходом от господства одной формы собственности на средства производства к другой, применение термина формация к стадиям коммунизма, на первый взгляд, кажется надуманным, поскольку во всех этих стадиях форма собственности остается неизменно общественной. Но, с другой стороны, смена господствующих форм собственности является лишь способом закрепления нового, соответствующего производительным силам, распределения жизненных средств, устанавливающего господство новой мотивации в развитии производства. И если сравнивать смену формаций предыстории со сменой стадий при коммунизме, то существенного отличия между ними не обнаруживается. Если исходить из этого, если учесть, что смена способа распределения является несомненным революционным актом, если не забывать, что исторические периоды между социальными революциями мы традиционно называем формациями, то ничего страшного в таком же наименовании стадий коммунизма я не вижу.
Значительно важнее, что мы саму дорогу к полному коммунизму теперь представляем принципиально иначе, чем недавние теоретики «реального социализма». До сих пор этот путь очерчивался следующими ориентирами: принуждение к труду – привычка – потребность. Отныне мы наметили иную дорогу: материальная заинтересованность в результатах труда – привычка – потребность. Бытие определяет сознание, бытие воспитывает сознание. Изменяя бытие так, что оно становится нашим неизменным союзником в деле воспитания человека коммунистического будущего, разве можем мы сомневаться в результатах такой нашей работы?
И пусть те, кто намерен гнать кнутами рабочий класс в полный коммунизм, обвиняют нас в каких угодно прегрешениях перед марксизмом, навешивают на нас какие угодно ярлыки, — мы теперь знаем дорогу к коммунизму, и с этого пути уже не свернем.
Литература
1. Платонов С. После коммунизма. Книга, не предназначенная для печати. М.,1989.
http://www.ckp.ru/biblio/platonov/ac/index_ac.htm
2. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд.2.
3. Ленин В.И.Полное собрание сочинений. Изд.5.
4. Сталин И.В. Cочинения. М.: Государственное издательство политической литературы, 1952.
5. Сидоров В.М. Особенности русской национальной демократии. Спецслужбы большевистской России: особенности 2 и 3.
